Люди всегда и во всем искали зеркало. То, что казалось им искаженным подобием, вызывало насмешку, презрение или ненависть. Вот трансформы — и есть искаженное подобие. Кажется, подспудно любой из них ждет, что человек рядом станет вести себя, как старший — но не как подонок.
Трансформы тоже разочаровываются, начинают ненавидеть и презирать.
А каша из миски мало-помалу убывала. Грей осторожно слизывал сверху слой, который успевал обветриваться, а Аллин досадовал на себя. Не годится псу, которого собираешься обучать, как ищейку, давать горячее. Болван.
Аллин ждал, как Грей поведет себя, когда насытится — а щенок успокоился и почти повеселел. Он даже подошел близко и напомнил:
— Ты обещал купаться. У меня блохи.
К удивлению Аллина, Грею понравилась ванна. Мало кто из псов по-настоящему любит человеческие водные процедуры, но Грей дал себя отмыть с заметным удовольствием, внимательно обнюхал флакон собачьего шампуня и с любопытством посмотрел на себя в зеркало.
— Аллин, смотри. У меня на голове кровь, она красная. А люди говорят — зеленая.
— Это шутка, Грей, — сказал Аллин. Псы знают, что такое «шутка», но невозможно объяснить трансформу, что такое человеческая идиома. У аристократов кровь голубая, у лесных жителей зеленая, так уж в фольклоре повелось со времен сказок об оборотнях. — Это пустяки… Давай намажем твою голову мазью? Чтобы перестала болеть…
Грей неожиданно зарычал и отстранился, хотя только что давал себя намыливать и поливать водой.
— Не делай мне больно!
— Больно не будет.
— Не трр-рогай! Будет!
— Ну что с тобой делать… Выпрыгивай.
Грей обтрясся, подняв тучу брызг. Вероятно, ему было приятно общаться словами, оттого он не менял форму — и тем забавнее выглядела его псевдоодежда. Шерсть не растет у большинства трансформов на шее, лице и ладонях, ноги кажутся обутыми, хотя, рассматривая ступню «мокасина», можно видеть подушечки пальцев, подушечки перед пальцами, вполне выделенную пятку и спрятанные под шерстью коготки. Гениталии и анус — не заметнее, чем у одетого человека или обычной собаки, а хвоста в Старшей, как они говорят, Ипостаси, нет вовсе. Руки вполне напоминали бы человеческие, если бы не форма когтей — правда, руки псов грубоваты, не сравнить с аристократической кистью обезьяны, к примеру…
Фену Грей не доверял; струя теплого воздуха, обсушивающего шкуру, понравилась ему только с третьей попытки. Обсохнув, он неожиданно оказался серебристо-серым, с рыжеватыми брыжами, темной головой и почти черным ремешком вдоль хребта. Еда и купание привели щенка в благодушное настроение; он даже выказал некоторое расположение к Аллину, позволив гладить себя по голове и чесать шею — только подальше от ушей.
— Я не люблю, когда хватают за уши, — сказал он сонно. — Это больно.
Аллин оценил состояние ушей, которым явно досталось немало, и кивнул. Грей, окончательно успокоившись, устроился спать на кушетке Шека, довольно долго крутился и вздыхал, но в конце концов задремал.
Аллин тоже лег спать. Он заснул неожиданно быстро и крепко, и ему приснился первый год в СБ. Крохотный Шек, только что поселившийся в доме, скучает и тоненько скулит по ночам — надо его успокоить, чтобы не разбудил Астру, подумал Аллин и сказал тихонько:
— Ну что ты, Шектарчик, все хорошо…
Неожиданно из темноты откликнулся реальный голосок реального двоесущного щенка:
— Я не Шектарчик, я Грей. У меня живот болит.
Аллин включил торшер и встал — дать Грею собачий порошок от желудочных колик, приласкать и, если так пойдет и дальше, вывести во двор. Он чувствовал абсолютное моральное облегчение от того, что в пустом вымороченном доме снова поселилось живое существо.
Грей слизал порошок и ткнулся в ладони сухим теплым носом. А обычно даже в трансформе он у псов холодный и влажный у ноздрей.
— Завтра тебя ветеринару покажу, — сказал Аллин.
— Нет! — тут же проснулся Грей. — Ветеринар убивает! Уколами!
Ах, ты ж, бесовщина, подумал Аллин.
— Я за ним прослежу, — сказал он, гладя щенка под подбородком. — Он не будет делать тебе уколы, только посмотрит. Хорошо?
— Не знаю, — пробормотал Грей, снова засыпая. — Там… видно будет…
Патрулирование затянулось.
Не просто объезжали свой район — сначала искали следы пропавшего пса, искали, искали, искали… Время от времени Сапфир или Весна начинали волноваться, тогда Феликс останавливал автомобиль, собак выпускали побегать и понюхать. Они бегали и нюхали, но это был их район, здесь Рамон постоянно ходил с патрульными, им пахло везде и нигде. Моросил дождь и еще больше сбивал с толку. Потом Сапфир учуял свежий след мертвяка, все отложили для погони и ликвидации, потом вызвали экспертов и труповозку, ждали, оформляли протокол, связывались с управлением — а думали о том, что товарища своего так и не нашли…
Потом объехали все сомнительные места. Заглянули в непотребную пивнушку на углу, но на этот раз там буянили сравнительно живые. Дали собакам пробежаться вдоль темной аллейки, но там обнаружились только обжимающиеся парочки.
Уже ближе к вечеру позвонили из жандармерии, вызвали на самоубийство — прыжок с высоты. Место происшествия псы обнюхивали долго и тщательно, следы смотрелись сомнительно. С лестничной площадки, рядом с квартирой самоубийцы и вниз, Сапфир отследил старый, двух-трехдневной давности, запах мертвяка; дом взяли на заметку, расписались в акте осмотра, напомнили жандармам, что информация обо всех контактах самоубийцы должна быть непременно отправлена в СБ…
