Зелёная кровь. Собачий вальс - [24]

Вернулись, когда уже не осталось сил на печальные мысли. Начинало темнеть. Собаки лежали под сиденьями автомобиля, положив морды на лапы — им не хотелось притворяться людьми, они устали. Ликвидаторы тоже устали до тошноты; Феликс нарушал устав, смоля в приоткрытое окно сигарету за сигаретой, Рональд бездумно смотрел на проплывающий мимо автомобиля город, медленно и розово расцветающий фонарями, вспыхивающий неоном. Дождь к вечеру усилился. Яркие огни отражались в мокром асфальте, как в паркете.

Капитан Тео, проводник Рамона, следователь-аналитик СБ, машинально чесал Сапфира за ухом и думал, что не стоило отпускать Рамона одного. Вообще не стоит отпускать псов одних — даже когда они уверяют, что это вроде прогулки: сбегать и нюхнуть, просто для очистки совести.

Ищейки не могут его учуять. Либо он убежал из квадрата патрулирования — увлекся преследованием или его увел интересный запах, либо его подстрелили и увезли на машине. Как бы то ни было, потерян пес.

Еще один пес потерян. Самые уязвимые сотрудники СБ и самые необходимые — ищейки. Без них вообще невозможно выйти на след мертвяка или определить степень поражения человека этой заразой. Они первыми бросаются в бой, кидаются на вооруженных гадов, в выломанные двери во время облав, без страха и сомнения. И в них же стреляют, прыскают слезоточивым или перечным газом, бьют током чуть ли не все подозреваемые. Их боятся, «оборотней из инквизиции», как вообще боятся почти всех двоесущных. Как бесов в старину.

Если в СБ обращаются по самым экстремальным делам, от ужаса или в депрессии, когда больше никто помочь не может, если ликвидаторов все-таки признают, хоть боятся, и называют инквизиторами — то псов СБ ненавидят безоговорочно.

А журналисты сплошь и рядом раздувают страсти и пишут о «собаках-убийцах»…

Феликс припарковал автомобиль опергруппы на стоянке около управления. Дождь уже лил как из ведра, люди натянули на форменные береты капюшоны. Рональд повел собак на псарню. Они шли понуро, даже близкий ужин их не воодушевлял, только при виде тети Гортензии, открывшей дверь на звонок, вяло завиляли хвостами, больше из вежливости.

— Я домой пойду, господин капитан? — спросил Феликс, снова вытащив пачку сигарет. — Что уж теперь…

— Иди, — хмуро сказал Тео. — Иди-иди, не жди. Мне нужно позвонить.

Дверь в управление оказалась не заперта, несмотря на то, что приемные часы давно закончились. В дежурной части толпились и галдели простые граждане; между ними мелькал голубой комбинезон медика. Арнольд, сегодняшний дежурный по району, возвышался над ними, как монумент. Голосила женщина.

— В чем дело? — спросил Тео, подходя, и тут же отвлек огонь на себя.

Женщина, немолодая, с увядшим осунувшимся лицом, бешеным, красным и мокрым от слез, с растрепавшимися волосами, кинулась к нему и затрясла кулаками перед его лицом:

— Убийца! Ты командуешь тут, да?! Чтоб вы все передохли, погань, инквизиторы адовы!

Тео мягко, насколько смог, отстранил ее руки, спросил у Арнольда через ее плечо:

— Кого у нее ликвиднули?

— Сына убили, сына! — выкрикнула женщина и зарыдала. Ярость на ее лице не смягчилась от слез. Пожилой мужчина и другая женщина, помоложе, обняли ее с двух сторон, но объятия эти выглядели, как попытка жесткого задержания. Девица, ярко накрашенная и злая, с розовым родимым пятном на щеке и стеклянной звездочкой страза в крыле носа, выпалила:

— Пес порвал, прямо на глазах! Гильберт был не мертвяк, ясно?! Сами вы…

Гражданские завопили вразнобой. Все лица одинаково выражали страх и злость, будто их владельцы сами хотели бы разорвать Тео с Арнольдом и врачом заодно в клочья, но боялись их оружия или будущего наказания за убийство. Друг на друга они не смотрели.

— Жалобу собираются писать, — сказал Арнольд безнадежно.

— Может, все-таки выпьем успокоительного и отдохнем? — устало сказал женщине медик, и Тео понял, что эту реплику он повторяет уже не второй и даже не десятый раз. Накрашенная девица ругнулась сквозь зубы. Женщина продолжала рыдать, сипло, уже без слез. Тео тронул медика за плечо:

— Старый?

— Ткани деструктурировались за полторы минуты. На глазах развалился, — сказал медик. — Разумеется, старый. Вы чувствуете? Никто не может слушать, никто не может думать. Родственники, соседи, все уже… под вопросом… Ее племянник покончил с собой две недели назад, ему только что исполнилось четырнадцать лет…

— Чья группа ликвидировала?

— Норма. Он ушел с отчетом к полковнику, сейчас выйдет, — сказал Арнольд. — Нам бы только десять минут еще продержаться… Нашли Рамона?

— Нет, — Тео увидел, что Норм и шеф экспертов торопливо спускаются с лестницы к стекляшке дежурного. — Пропал Рамон. Не знаю, что делать. Пойду посреднику позвоню. Вы уже продержались.

Увидев Норма, женщина запричитала с новой силой. Ее лицо выражало откровенную неистовую ярость, Тео порадовался, что у нее нет оружия. Особенность всех таких случаев — чувства родственников и знакомых ликвидированных мертвяков сродни не скорби и тоске по дорогому человеку, а бешенству наркоманов, у которых отняли дозу. В такие моменты люди не помнят, что все контакты с мертвяком причиняли сильную боль, что жизнь стала омерзительной — их несет состояние, похожее на ломки, тем более сильное, чем сильнее поражена душа.