Зелень. Трава. Благодать - [5]

— Чего? — успевает выдохнуть он перед тем, как чуть не выпрыгнуть из кедов и выронить сумку, чтобы затем нагнуться, завязать шнурки и взглянуть на меня снизу вверх. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так, — отвечаю я. — На днях на спортплощадке кто-то обмолвился.

— И про кого?

— Не помню. Но не про тебя.

— А я про себя и не думал, — сообщает он мне, распрямляясь и вновь надевая сумку на плечо.

— Знаю, — говорю я. — Ведь так только пидоры поступают.

— Да, вроде того. Ну ладно, мне пора. Будь паинькой.

— Ты тоже.

Фрэнсис Младший, перемахнув через крылечные перила, что твой гимнаст, удаляется, чтобы завершить обход улицы. С минуту я смотрю ему вслед, потом иду в дом, нахожу ручку, бумажку и пишу: «Ма, ушел. Вернусь. Искренне твой во Христе, Генри». Сесилия посмеется. Она любит шуточки про Иисуса. Я выключаю, затем опять включаю и снова выключаю телевизор. Дистанционные пульты. Вау. На часах пять минут двенадцатого. На кухне звонит телефон. Стивен наверху блюет и стонет. Игла скребет по сорокапятке, которую я никогда не снимаю с проигрывателя. Я делаю шаг — и окунаюсь в сладкий летний воздух. Яхве с безграничной любовью гладит меня ласковыми лучами солнца.

2

Как-то раз с утра (дело было в мае прошлого года) сестре Эдвине Непорочной, нашей приходящей матушке-наставнице, стало плохо прямо на глазах всего нашего седьмого класса при попытке наорать на Дэниэла Макдэниэла за то, что тот запихал себе в обе ноздри по стёрке. Признаться, я и сам тогда находил этот трюк довольно забавным, но такая уж у них, у монашек, порода. Вечно они смеются над пресными шуточками льстивых священников, не замечая стёрок в носу, которые как раз таки и отделяют истинные семена от плевел комического жанра. Я даже немного завидовал Дэниэлу. Пластическая комедия никогда не была моей сильной стороной. Пару раз за день мне доводилось повстречаться со столбом или смешно перескочить через лавку, но то были случайности. Совсем другое дело — Дэниэл Макдэниэл. Если уж стёрки и оказывались у него в носу, то исключительно по его собственной воле.

Мы все так ржали, что сестра Эдвина Непорочная, у которой из-за рака груди была только одна маленькая сиська, прекратила выписывать на доску семь смертных грехов и повернулась к нам. Увидев, что один из учеников ведет себя неподобающим для истового католика образом, сестра, которой много не надо было, сорвалась на Дэниэла Макдэниэла и обозвала его безбожным лентяем, не желающим определять свой жизненный путь в соответствии с только что услышанными догматами истинной веры. Словом, она сломала об колено чертову указку и заорала: лентяй лентяй лентяй. И орала до тех пор, пока не стала красной как рак и не бухнулась на пол. Она рухнула, как от пули, и так и осталась лежать, если не считать момента, когда санитары подняли на носилки ее скрюченное тело. Легенда гласит, что она и по сей день сидит в кресле-качалке на крыльце санатория Сестер Непорочного Сердца в Кейп-Мей, штат Нью-Джерси, тянет через трубочку томатный суп и бормочет лентяй лентяй лентяй, покуда кто-нибудь не вгонит в ее прыщавую задницу шприц с лошадиной дозой снотворного.

Все вышесказанное не имеет значения кроме как в связи с молоденькой козочкой с грудками-орешками по имени Мизз Дженкинс, которая заменяла сестру Эдвину до конца года. Она была высокая, и у нее были длинные темные волосы и темные глаза. Она носила кофточки без рукавов и коротенькие юбочки в цветочек. Когда она наклонялась над партой, чтобы помочь тебе с заданием, видно было, какой на ней лифчик. На одном из шаров у нее была темная родинка, которую так и хотелось скушать что твою шоколадку. Она смеялась над католиками и Святыми Пятницами в качестве Дней Творения, показывала нам картины великих художников и познакомила нас с минимализмом, своим любимым направлением в искусстве.

И вот, собственно, к чему я веду. Если ты, подобно Мизз Дженкинс с ее плоскими сиськами и ногами как у балерины, фанат минимализма, то улица Святого Патрика местечко не для тебя. Ровные шеренги типовых домов по обеим сторонам. Парадные двери — все как одна белые с черным фронтоном — выходят на бетонные веранды, обнесенные черными железными перилами. На верандах громоздится хлам: барбекюшницы, детские велосипеды, роликовые коньки, коробки из-под игрушек, колесные диски, автомобильные детали, знамена с символикой «Филлиз» и «Флайерз», безголовые куклы, собачьи экскременты и мусорные ведра, набитые пустыми пивными бутылками. Между каждыми двумя домами по цементной дорожке с двумя рядами ступенек. Дорожки спускаются к тротуару, который тянется внизу вдоль чахлых, под уклон расположенных лужаек.

Лужайки — предмет особой гордости. Все они мало того что шириной немногим больше фута, так еще и очень крутые. Тем не менее соседи на улице Святого Патрика буквально из кожи вон лезут друг перед другом, украшая свои газоны всевозможными лозунгами вроде МОНДЕЙЛ И ФЕРРАРО — НАШИ ПРЕЗИДЕНТ И ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ, цветочными клумбами, картонными хрюшками и прочей скотинкой, табличками ПО ГАЗОНУ НЕ ХОДИТЬ, американскими флагами и статуями святых. На улице Святого Патрика ровно семьдесят восемь однотипных домов, ровно семьдесят восемь пригорков с лужайками и ровно семьдесят восемь статуй мертвых святых. Нет, постойте, вру: семьдесят семь святых и одна Дева Мария.