Здесь был Фёдор - [4]
Борька взросло хмыкнул и ушёл за камни. А мы молча веревочки отвязывали, а пихта дрожала и плакала рубцами.
Тогда я и заснял «Здесь был Вася». А заодно и Ленку заснял. А потом отошел и их обоих незаметно сфотографировал — без всякой художественности, так просто. Потому что уж догадался, что Ленке такая карточка великой ценностью станет… Но это к слову.
— Однажды, — сказал вдруг Фёдор, — мне было очень, очень плохо, я еле добрёл до леса, упал под сосну и долго там пролежал, и слышал, как она по капельке возвращает мне жизнь. А потом я спросил у неё, чем я могу отплатить ей? И услышал внутри себя: «Когда можешь пройти не по траве, пройди не по траве»… Понимаете, братцы? Когда можешь…
— Ну короче! — сказал Борька, появившись из-за скал. — Мы вместе или не вместе? Мне надоело вас ожидать. Или вы идёте, или это не по-товарищески.
Пришлось идти.
— Сбегаем до Круглицы и вернемся, — ободрял Борька.
А когда мы там повыше поднялись, Ленка оглянулась — чуть с тропы не съехала: краской по камням, большими жёлтыми буквами было написано: «Не смейте губить ёлку, а не то худо будет! Фёдор».
— Вадька! — потрясённо сказала она.
Я бы тоже затосковал, если бы карман у Борьки не топырился, как будто там баллончик лежит. И там, на вершине, когда Борька полез шнурок навязывать на палку (тоже там мусорная палка гору венчала), я сказал:
— А краску-то, что ли, всю извёл?
— Какую? — круглит невинные глаза.
— Жёлтую! — отвечаю. — Какую! Вредитель!
Обменялись мы разными любезностями, но драться не стали. Стыдно. Кружила над нами загадочная птица и курлыкала жалобными тихими вздохами, и всё видела, и всё запоминала.
— Гора, — сказала Ленка. — Далеко-далеко по всей округе отсюда музыка льётся. Здесь бы храм, здесь бы орган, колокол, красоту, а что вместо того? Палка с мусором, кто-то даже штаны намотал, чтобы все знали, что он вниз без штанов шёл! А камни, камни — точно кладбищенские обелиски! Вадька, смотри: такой-то город, такая-то школа, имя, дата… Упокоились!
Я только за рукав её подёргал. С другой стороны, внизу, жаждущие славы и памяти накатали по полю больших глыб и имена свои из них сложили. Чтоб даже из космоса видать было: «Здесь был Вася!» Вот они мы какие, любуйся, Вселенная: это мы! Мы! Мы!..
Пока мы смотрели по сторонам, Борька спускаться начал. Пришлось догонять. Так ведь он нарочно взял в сторону, завёл нас на другую тропу по другому склону, мы долго плутали и не видали больше ни пихточки, ни надписи той, и ни Фёдора, конечно. Еле доплелись затемно до лагеря. Но зря он старался, Борька, потому что земля круглая и рано или поздно все наши поступки и непоступки к нам же и вернутся.
Народ почти весь ушёл, остались только костровища, примятая жухлая трава да мусорные кучи — где побольше, где поменьше.
— Не рыдай, — сказал мне Борька, хотя я вовсе не рыдал. — Не первый век стоит Таганай, как видишь, не упал ещё. Природа живучая, умеет восстанавливаться. В конце концов, есть здесь всякая администрация, это их забота — о порядке думать, мусор вывозить или там закапывать. А мне за это не платят. Не потащишь же ты эти банки вниз на своей спине, а? Я-то лично небось тоже хочу что-нибудь увидать, кроме камней под ногами. Что, кто ужин будет готовить — опять я?
Мы с Ленкой начистили картошки и пошли по стоянкам. На одной Ленка чуть не расплакалась: у кого-то хватило ума половину живых пихт надрубить. В другие деревья где гвозди повбивали, где кору ободрали. А если с них самих вот так кожу?
Борька наладил костер — за нами пошёл. Холодно уже, а ему всё нипочём: идёт раздетый, мышцы по телу катает, зуб на груди болтается.
— А, — говорит, — глядите: вот тут ножички метали. Это, братцы, ещё какое искусство. Слабо вот так с трёх шагов в цель попасть.
Достал из кармана нож и как метнёт в пихту!
— Ах, как метко! Видно, долго тренировался? — восторженным голосом спросила Ленка.
— Да уж с первого раза так не выйдет, — довольно согласился Борька.
— Ах, вот как, ну молодец! — сказала Ленка. — А в меня — в меня тебе не слабо попасть? С трёх шагов! А?
Ушла в лагерь, спальник свой (то есть, напрокат взятый, конечно) свернула и пошла из палатки на другую стоянку. Я думал — не пойти ли за ней, но не пошёл, потому что у меня ангина хроническая — лишний раз не погеройствуешь. И остался, как последний трус. Ленка-то не обиделась, а вот я сам на себя очень обиделся.
А Борька усмехнулся, костёр пожарче развёл и за гитару взялся. Теперь уже никто его не перекрикивал — бился его голос об Откликной гребень и далеко по округе разносился. Пел Борька про женское коварство, про неласковую судьбу, про политическую несправедливость… Этакий тоскующий бунтарь-одиночка. Которого жизнь побила, любовь обманула, и который ни во что уже не верит. Пел проникновенно, и я на месте Ленки, возможно, прослезился бы и простил его. Но Ленка, кажется, нимало не слезилась и только застегнула свой спальник полностью.
Ночь была звёздная и холодная. К утру совсем закоченеть можно было. Зато утром солнце глянуло, чуть потеплело, и уснули мы с Борькой крепче крепкого, и проспали аж до полудня. Кстати, не исключено, что Борька спал так долго из принципа: у него под головой котелок картошки стоял, которой Ленке так вчера и не досталось.
«Тетрадь Песчаной Банальности», — называлась тетрадь. И были в ней только отдельные листки. Артём Непобедимый не побрезговал вытащить её из мусорки, потому что увидел Настин почерк, а тетрадка лежала с краю. Да и не исключено, что её выбросили при переезде взрослые, а Настя потеряла. Вытащил и не пожалел. Он завернул коня на детплощадку, уселся на качели, качался, с увлечением читал песчаные банальности и веселился. Были это короткие и длинные истории из жизни. Короткие были написаны детским почерком, длинные — уже увереннее…
Продолжение к рассказу «Здесь был Фёдор». Пятнадцатилетний фотограф Вадим Яшин попадает на Шихан и опять застревает в горах — на этот раз возле небольшого провала, который боится перепрыгнуть. На помощь Вадиму приходит женщина в милицейской форме, однако очень скоро он становится не рад своей спасительнице, в отличие от Фёдора. А Фёдор мало того что ведёт себя престранно, так ещё и заявляет, что Вадим застрял куда серьёзнее — в развитии своего воображения……Ленкина мама — доктор наук. Поэтому меня вдвойне потрясло, что эта реплика, которой нарочно не придумаешь, исходила от неё.— Нет, что ни говори, жить с творческим человеком — поэтом там или артистом — невозможно! — сказала Ленкина мама. — Ведь у него есть какой-то свой внутренний мир, и он живёт в этом внутреннем мире и никого туда не пускает.
В свой день рождения Оля получает престранную записку: «Оля. Приходи. Гелий». Долго она не может сообразить, что бы это значило. Неужели это тот самый бродяга, которого она повстречала однажды в детстве? И что ему нужно? Она ещё не знает, что будет потом разыскивать бездомного философа по всему городу. Он будет изрекать разные «истины», а она им довольно-таки безропотно внимать. Впрочем, кто на кого в итоге сильнее повлияет, это вопрос открытый.
Одни думают, что это в пику Крапивину, другие — Митяеву, третьи обижаются аж за СССР, решают, что вышеперечисленное и есть «светлое прошлое». Возможно, в этом есть доля истины, раз они так видят («на воре шапка горит»), но на самом-то деле это притча про Дальние рейсы Дальнего Корабля.
Дед сказал:— Пошли, мать, дальше спать. Не видишь, русская наука в муках рождается, а ты с ремнём.— Ну конечно! — возмутилась мама. — Все начинается с науки, а потом…— О! — воскликнул Саша. — Все начинается с науки! Хорошо сказано! Одобряю. Так красиво могла сказать только жена Сергея Наумова!— Я тебя сейчас так одобрю, кандидат в кандидаты, — сказала мама.
Писалась для среднего школьного возраста, получилась — для детей младше восьмидесяти и взрослых старше семи лет.Пессимистичный папа шестиклассника Костика Филимонова не сомневается, что сын его влюблен в дочку того самого областного начальника, который без конца его «пропесочивает». А жизнерадостный папа пятиклассницы Светы с первого взгляда называет Костика заговорщиком. Кто из них прав? Да и знает ли ответ сам Костик, объявивший себя главой тайной повстанческой организации «Эврика»? Цель у повстанцев не так себе — они должны спасти планету.А для этого, несомненно, начать следует с перевоспитания взрослых.
В Белоруссии, районе г. Ново-Борисова действовал партизанский отряд. Девятилетний Толя Захаренко был усыновлен партизанским отрядом и выполнял его задания. Ходил в разведку, выполнял роль связного, пробираясь из леса в населенные пункты. Однажды Толя Захаренко сумел днем в г. Речница заминировать фашистский танк и тот взорвался.
«Как забрызганные кровью виднеются вдали вишнёвые деревья и так необычно красивы своими ветвями, ушедшими вширь. Внизу, из длинного ряда кустов, лукаво выглядывает твёрдый крыжовник зелёными глазами своими и как бы вытягивается, чтобы дать себя отведать. Бежит смородина мимо взора, собравшись в миниатюрные кисти красного винограда, и руки невольно сами тянутся к ней…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник рассказов советского писателя Виталия Тренева, посвященных истории Российского военно-морского флота.
Повесть «Список прегрешений» держит читателя в постоянном напряжении и ожидании катастрофы — как детектив или драма — хотя ничего необычного или трагического на первый взгляд не происходит. Тинэйджеру она задает вопросы на вырост, а взрослому читателю дарит будоражащую возможность заново пережить болезненное открытие собственной чувственности, забыв о привычном снисходительном взгляде на мир подростков.
Веселая добрая повесть для детей про егозу девочку Таю, прозванную в семье Фитюлькой, про ее приключения и веселую детскую жизнь. Рисунки В. Дроздова.Для дошкольного возраста.