Зазвездный зов - [38]

И день звенящий проезжает мимо,

И розовых небес тяжел виссон.

О, сумрак мудрости, веков спокон

Соблазном золотым непобедимый,

Храним недаром в сумрачной груди мы

Твой бурый нераспутанный кокон.

Личинка в нем стучит, не уставая,

И чаще и размеренней^* звезды,

И буйственней, чем радость мировая.

Медвежий сон я стуком расколдую

За то, что оставляет здесь следы

Лишь тот, кто строит храм и мастерскую.

IX

Лишь тот, кто строит храм и мастерскую,

Смеется над житейскою бедой,

И ледяным вином души седой

Хрустальные глаза его ликуют.

И взор пронзает чащу городскую,

Где, ссорясь и крича наперебой,

Человекообразные толпой

Увесили асфальт и торжествуют.

И в голубой волнующий простор

Пытливый проникает этот взор,

И мудрость примирения и меры

Прохладною змеею темно-серой

Того и жалит сладко и хранит,

Кто знает белый страх и алый стыд.

X

Кто знает белый страх и алый стыд,

Кто радугу влачит на липкий полюс,

Кто золотому отдается полю

И урожая ржи не сторожит,

Тот с вечностью неотделимо слит,

Как лед Арктида, громоздит он волю,

Плывет по бледно-синему приволью,

Где солнца беззакатен хризолит.

Но хрусталя таинственные страны

Ему поют, что солнце их мертво.

Кто гордо тронул шар земли туманный,

Перстами благородными рискуя,

Кто светлое справляет торжество –

Тот слышит мрака песню колдовскую.

XI

Тот слышит мрака песню колдовскую,

Кто пишет непонятную строфу,

То, в голубую падая траву,

Агатовые голуби воркуют.

Богиню черную, богиню злую

Он видит пред собою наяву,

Она без солнца радует сову

И тянется к ночному поцелую.

И мудрая сова пробуждена

От крепкого полуденного сна

И жадно вылетает на добычу.

Так сумерки порой поэта кличут,

И он идет, и тверже, чем гранит,

И золотую пляску света зрит.

XII

И золотую пляску света зрит,

И черное затишье гложет мрака

Моя многоголовая собака,

Чей весел хвост и чей ужасен вид.

Угрюмым лаем цербер верещит,

И плоские зрачки мерцают лаком.

Ты, ад, во мне, моей смолой заплакан

Прикрывший землю семишкурный щит.

И мученицы-мысли, что без слова

Когда-нибудь бродили там во мне,

Теперь горят на радости багровой,

Обнявшей материк и даль морскую.

О, кто он, тот, кто ад воздвиг в огне?

Я тот, я зодчий тот, и я тоскую.

XIII

Я тот, я зодчий тот, и я тоскую,

И чуждо мне воздвигнутое мной.

Пустыня в холод претворила зной

И знаменитый мрамор в пыль земную.

И как Юдифь, спасая Ветилую,

Хохочет над кровавой головой,

Так я гляжу на пестрый купол свой

И хохочу, глумясь напропалую.

Мне вечность улыбается в ответ

Веселым черепом прошедших лет,

И долгой и неровной тенью смеха

С моей вершины прокатилось эхо,

И заведенная тропа гремит

В тени планет, веков и пирамид.

XIV

В тени планет, веков и пирамид

Как первый зверь брожу я одиноко,

Давно желанного ищу я сока,

И сухость бытия меня томит.

И лапы бродят по морозу плит,

И всюду каменные знаки рока,

А с моря дует бешеный сирокко

И горькой солью мне глаза палит.

О, воздух мутный, бешенствуй нелепей,

Насилуй жадно воды на лету.

Чтоб я не сгнил во мглистом вашем склепе,

Я радость песни делаю из лени,

Кочующей рукой своей плету

Веселый свет из гибельных мгновений.

XV

Веселый свет из гибельных мгновений,

Из вечностей морозный мрак сплетен.

Седою паутиною осенней

Змея миров повисла в небосклон.

И славы ночи нет благословенней

В гремучем хоре мыслей и времен,

В глуши ее величественной сени

Сосет медвежью лапу мудрый сон.

Лишь тот, кто строит храм и мастерскую,

Кто знает белый страх и алый стыд,

Тот слышит мрака песню колдовскую

И золотую пляску света зрит.

Я тот, я зодчий тот, и я тоскую

В тени планет, веков и пирамид.

ДЕМОН

I

То Мефистофель шпагою змеиной

Утробу непроглядную рассек,

И выпрямился первый человек,

И облаков увидел он седины.

И белый день изменчивой личиной

Серебряную смерть ему предрек,

И синюю в стекле лазурных рек,

И темно-розовую в пасти львиной.

И грубым трауром крутых волос

От пяток он до темени оброс,

И он сверкнул углами глаз раскосых,

За сук он ухватился вековой

И, крепко сжав, как женщину, свой посох,

Смеялся над господней головой.

II

Смеялся над господней головой

Стеклянными от ярости строками

И сердце жаркое хватал, как камень,

И я кровавил лик вечеровой.

И звездных ран кровавый свист и вой

Струились всё жесточе и упрямей,

И голос ночи я услышал в яме,

И нож ее увидел я кривой.

Но не расцвел я пеною смиренной,

Не лег на плаху липкую вселенной,

Потухшей лавой не свернулся я.

Я выпрыгнул из ямы той звериной

И новой песней огласил поля:

Когда над гладью розовою глины.

III

Когда над гладью розовою глины

Стоял разочарованный господь,

Услышал он воркующую плоть,

Как отдаленный клекот соколиный.

Он даль времен увидел из долины,

Иуды недожеванный ломоть

И теплый луч, успевший проколоть

И волосы и сердце Магдалины.

И раскалилась мастера душа,

И, розовую глину сокруша,

Она огнем взлетела величавым

И понеслась над бездной бредовой,

Крича: миры, не надо ль палача вам?..

Она разглядывала образ свой.

IV

Она разглядывала образ свой

В печали холодеющего друга,

Она к нему прижалася упруго

Под розовой осеннею листвой.

И молвил он: о, друг мой дорогой,

Смотри, какая розовая вьюга,