Зазвездный зов - [26]

Беречь сердечный свой комок.

И встал с ленивого матраца,

И в мир шумящий, в мир большой

С колчаном строф ушел я драться,

Ушел врагов хватать душой.

303

Как скучно, как скучно в Европе,

Забыла о славном быке.

Мир сказку античную пропил

В грязи золотой, в кабаке.

В поэтах обломки остались,

В музеях стеклянных висков.

И лица сковала усталость,

Бессилье пропащих веков.

Ползет черным облаком скука

Над лесом безлиственным труб.

Лазурь от закатов безрука,

Скребет ее крышами Крупп.

И снова, и снова, как сон ты,

С оркестрами солнца восток,

И в шинах златых горизонты,

И кузов планеты широк.

304

Еще зари не замер жар

Под пеплом облака седым,

А мрак по каплям набежал

Из синей дырочки звезды.

Сковал березки он, чей стан

Белейшим лыком страсти шит,

Уполз в лощины по кустам,

По голубым углам глуши.

В болотах там заклокотал,

Засеял звездное вино.

И где-то в синях высота

Зачатье солнца чует вновь.

305

Звездных звяка и бряцанья

Ночь полнехонька-полна.

Грозны мрака восклицанья,

Точат душеньку до дна.

На дорожку голубую

Выйдем, враг, товарищ, брат…

Я глаза твои раздую,

Расскажу про синий ад.

Пламя синенькое вскинут

Глаз зажженных фитили,

Вспомнят белую вершину,

Где их жены полегли.

Жены снежные, как вьюга,

Что в веках всего нежней,

Раскаленные подруги

Ледяных от скуки дней.

306

Струны млечные полночи

Щиплют звездные персты.

Тишина опять бормочет

Сказ старинный высоты.

Есть в нем счастье, радость есть в нем,

С грустью радости настой.

Никаким на свете песням

Не сразиться с грустью той.

Тщетно ссорятся поэты

Из-за женщины – строки.

Не загонит в час воспетый

Шар луны их черный кий.

307

Ночь спустила близко-близко

Над земной стихией мост.

Ночь – очами василиска,

Ночь – карбункулами звезд.

Свет иной, иной нездешний

Двери синие раскрыл.

Солнце вспять златые клешни,

Чуя взмах прохладных крыл.

Ты ж схвати меня, укутай

Тонкой млечностью пути.

В дебрях вечных без приюта

По мирам своим веди.

308

Я в сердце, кулаке горючем,

Тебя, как нищий грош златой…

И грянул час, в погибель скрючил

Большой неженскою рукой.

Ты отзвенела, в дальний угол

Ты закатилась навсегда.

Но буду самым близким другом,

Быть может, ближе, чем тогда.

И жарче, искреннее, ближе,

Чем в жизни сладеньком чаду,

Тебя перо мое залижет,

И в снег могильный сны падут.

309

Парит над жизнию идея,

Орлицей над землей парит.

Зарею зрелой крылья рдеют,

И льется клекот от зари.

О, там, в утесах неба синих

Сверкают гнезда всех идей.

Но будет час, их бурей скинет

Освобожденный Прометей.

И будет радостной и чистой

Вот эта черная земля,

И от земной любви лучистой

Глаза у неба заболят.

310

Время – мельница с крылами.

Ветер вечности вертит.

Жернова друг друга сами

Мелют в млечные пути.

И мутны глаза вселенной,

Пыль туманностей легка.

Пухлым лунам по колена

Эта млечная мука.

Кто же мельник странный этот,

Чья машина – тишина?

Снится дерзкому поэту,

Что и вечность не вечна.

Что друг дружку все планеты

Перетрут, как жернова.

Как миров былых скелеты,

Лишь останутся слова.

311

Душу черную, дремучую,

В душу я не верю хоть,

Я ищу в себе и мучаю

Существующую плоть.

Снятся черные монахи,

В алтарях бенекдитин.

Не в тебе ль всех таинств страхи,

Сердце – колыбель в груди?

Не молюсь, а свет вбираю,

Как траву, сушу зарю.

Для земного только рая

Я бессмертие варю.

И струей непостижимою

Растравляет горячо

Скрипку черную души моей

Липкий творчества смычок.

312

Оркестр Большого пел и стукал.

Аида плакала навзрыд.

Очаровательная скука,

Какой не выдумал Майн-Рид.

Со сцены холод, как с подвала,

Жир плеч. Биноклей перламутр.

Аида вьюгой завывала.

Ее не поняли. Поймут.

А там, где белый бык Европы

Пыхтит над пленницей своей,

Другие бьются эфиопы

У пирамид горючих дней.

313

Туши ночи синий лед

От востока чуть оттаял.

Бабку звездную грызет

Туч гиена золотая.

Месяц – челн. Я сам зажег.

Тает без руля и вёсел.

Сердце, золота мешок,

Я на берег новой сбросил.

Но в росе путей вчерашних

Млечный след шагов твоих.

День, трубя с янтарной башни,

В них шлифует каждый штрих.

314

Ночью всходят из борозд

Человеческие злаки,

Крик настойчив их и прост,

Так кричал из наших всякий.

Говорит людская нива,

Тенью золота шумит.

В клетках ребер торопливо

Зреют зерна – динамит.

В ночь такую же, как прежде,

Догорает злачный воск…

Ночи мудрые, изрежьте

В змеи-молнии мой мозг.

315

Рыжим солнцем осень мажет

И деревья, и дома,

И головушки лебяжьи

Режет на прудах сама.

И поют пред казнью сами,

Про любовь они поют,

Пьют в последний раз глазами

Сада милого уют.

А листы в пустынной роще.

Да в полях пустых цветы

Умирают тише, проще,

Без крикливой суеты.

Но у них родня святая

Из певцов и крикунов,

И не молкнет эта стая,

Хоть их крик давно не нов.

316

Эти лики – отраженья,

Ликов отблески иных.

Звона в мире нет священней

Перезвона тишины.

Кто-то в зеркале эфира,

Кто-то с радостью иной

Отразился ликом мира,

Потрясенным тишиной.

Лишь поэт один хохочет

И над тем, и над иным,

Пьет бокал шипучей ночи,

В кольца вьет он слова дым.

317

Мир торжественнее, шире,

Тише, выше, холодней,

Но есть отзвук смеха в мире,

Эхо невозвратных дней.

Воздух пьян, морозом гулок,

Синих улиц тонет вой.