Зазвездный зов - [28]

Вон там за Тверской – Тюльери…

Синей челюстью вечер прижал

Малиновую скрипку зари.

Вышел об руку с грустью сутулой.

Грусть до радости можно раздеть.

В шапку вечера ночка швырнула

Ненужную звездную медь.

На планетах голодных, я чую,

Человечеств дышат кусты.

Поэт в них с песней бродячею

Охотником алым застыл.

330

На черный день тебя запрятал

В пещерах сердца, луч последний.

На чашах роговых заката

Планета взвешивает дни.

Одни лишь ночи не скупятся.

Валютой звездной из мешка.

Вот месяц с щедростью паяца

Щекой измазал облака.

К какому древу прислониться,

Чтоб медом яда ствол истек?..

Из кости мамонта страница,

Столетий грязь в морщинах строк.

331

Дьякон-поэт, во всю мочь заори,

Черным кропилом стегай сухожилья.

В красном углу под иконы зари

Сумерки день положили.

Выйди на площадь, несчастный пиит.

Хором визжат поросячьим трамваи.

Чавкает площадь зубами копыт,

Сложно шагами зевает.

Ночь на колоде гадает векам.

Нынче лишь бубны багряные – козыри.

Кто там миры, как вино, расплескал?..

Снять на поджоги иконы зари.

332

Я пузырек на дне бокала,

Небес кипящего вином.

Звездою пена засверкала

Для губок на краю земном.

Зачем я старше тысяч на три,

Чем в ночь, когда нас Пан пугал?

Вот месяц перлом Клеопатры

Переполняет мой бокал.

Я слышу запах пышной тени.

Два ряда грудей, вижу я,

За пару яблок пьет змея.

Я чую, как, вином дразня,

Сладчайшее из наслаждений

Зовет меня на тризну дня.

333

Учитель Вечер, кто бесстрашней,

Кто пламенней тебя левел?

Луны слоновый набалдашник

Висел на синем рукаве.

Звезду затягивал и дым

Из щек в глаза, в болота выжал.

Ты был не юношей седым –

Иудой был ты тихим, рыжим…

Твое ученье было странно.

Ты ничего не говорил.

Но глубже Маркса и Корана,

До лавы звезд – язык зари.

334

Я жажду мрачного веселья.

Гроза, мне нужен трепет твой.

По синим туч виолончелям

Смычком десницы огневой.

Давно под саваном страниц,

Как озимь, слов я чую жизни.

Зажгися крыльями зарниц,

Зеленой кровью мир обрызни.

С обросших бурями зыбей,

Что берегут прибоев пейсы,

Ты прилети и в сердце впейся,

Волнами ямба вой и бей…

335

Голодным тигром зарычи

В висках, в их зарослях бамбуковых.

Согни зубами все лучи

И новые мне выплюнь буквы.

В моря души, в гаремы волн –

Смерча развратные колонны.

Как трактора железный вол –

Пласты раздумья в час бессонный.

Червонный урожай заката

Сожри ты звездной саранчой.

Ты ночь, любовницу когда-то,

Мне, как чернильницу, открой.

Вопьюсь пером без поцелуя

Я в бедра белые страниц,

И до утра не оборву я

Дымящегося слова нить.

336

Века тяжелые, как свиньи,

О стены чешутся Кремля.

Такой ж арбуз наш купол синий,

Краюха та ж и ты, земля.

Жуют созвездья, блеют те же,

В росе пасутся мировой.

Метель в халате бритвой режет

Те ж щеки льда по мостовой.

Лишь ты, заря, всегда иная.

Пропеллер – месяц, крылья – тьма…

Как парус, мачты звезд качая,

Планету сводишь ты с ума.

337

Звезды, травы, месяц, мгла, –

Из-за вас краснеть придется.

Нынче с вещего болотца

Сила новая пришла.

Лезет в сад оравой лешей,

Рвет заборы старых строф,

Чтоб огонь глядел из брешей,

Чтоб плясал и звал пестро.

Лупит в кожу барабанью.

Раздувает ноздри медь.

Чтоб не жизни – прозябанью

Рассказать, как жарит смерть.

И в тот час, когда развесит

Алое белье заря,

Изнасиловал чтоб месяц

Весь гарем монастыря.

338

У цветов резные губы,

Ароматом веет плоть.

Ох, валяться на лугу бы,

Дать лучам себя колоть!

Ветви ножек реют в мире.

В них цветы, как янтари.

Лепестка горят четыре,

Пестик бешеный внутри.

Мехом, плюшем, шелком, ситцем, –

Шелухой культуры всей

Он шуршит, пестрит, косится

И кричит самцу: засей.

И под крышу ночи к женам,

И на всё, на всё готов

Там в алькове, надушенном

Всеми плотями цветов.

339

Заката тяжкою желтухой

От черной вековой чумы

Сгорают, мужественно тухнут,

Сгорают дни, сгораем мы.

Созвездий факелами машет

Торжественно одетый мрак.

К луне, пухлейшей из монашек,

Он слишком близко черный фрак.

И тишина галопом скачет

В ушах поэта бредовых.

На вьюги вой, на вой собачий,

На бой стихий заводит стих.

340

Всё нет конца, ночами идут,

Губами пламенными льнут…

Кому безумья пирамиду,

Кому бессмертья тишину?

Весь этот мир, все эти формы –

Остывшей лавы жгучий лед.

Их зимы кашей снега кормят,

И осень кровь им в глотки льет.

И жгучий ветер в поле бродит

И в тучу прячет уголек.

И снится сумрачной природе

Тот древний зверь, что так далек.

Всё нет конца. И черной ниткой

Опутывают мир слова.

То – шаль планеты. Хаос выткал

И до угля зацеловал.

341

Быть может, дерева-гиганты

Взойдут в веках и высь займут,

Из этих строк неэлегантных,

Не посвященных никому.

И новых слов иные нити

Протянут семьи обезьян…

Ах, вы, читатель, извините,

Такой мечтой порой я пьян.

А может быть, никто не вспомнит

В веках за чаем золотым

Ни леса гроз, ни борзых молний,

Созвездий нюхавших кусты.

И с каждым веком всё безмолвней

И золотистей звездопад.

И грянет час, в каменоломни

Уйдет строфу тесать наш брат.

И по степям миров обширным,

Как тройка, вечно будет жизнь.

И в глину зорь – далекий Ширман,

И в звезды – близкий ширманизм.

КЛИНОПИСЬ МОЛНИЙ

…И молний клинопись отныне

Выбалтывает тьму ясней.