Завтра, послезавтра… - [16]

У ДОНА АНТОНИО СТОЛБНЯК

— Дон Антонио! Дон Антонио!

— Не отвечает?

— Давай войдем.

Внутри темно-темно. В углу сидит кто-то черный с черными крыльями.

— Смотри — Тамбурино!

Пассалоне в ужасе отшатывается.

— Не выдумывай. Нет тут никакого Тамбурино. Он в реке утонул и там остался.

— Кто же это? Мне страшно, Сальваторе.

— Если это душа из чистилища, я перекрещусь, и она исчезнет. А если ведьма, я с ней расправлюсь. Дедушка сильнее любой ведьмы. Я крикну самое страшное заклинание, и ведьма исчезнет.

— Я боюсь, Сальваторе.

— Я тоже. Но ведь там Роккино. Его надо спасти.

Пассалоне в ответ дернул Нинку-Нанку и поспешно спрятался за дерево.

Сальваторе перекрестился, открыл дверь и вошел внутрь, бормоча слова заклинания. II тут он увидел дона Антонио. Тот неподвижно сидел на постели под раскрытым зонтом.

— Дон Антонио, дон Антонио!

Сальваторе подергал его за рукав, и учитель наконец открыл один глаз. Веки отяжелели, словно свинцом налились. Он попробовал пошевельнуться, попытался заговорить и не смог вымолвить ни слова. Сальваторе выскочил за дверь.

— Пассалоне, скорее, у учителя столбняк!

Из-за дерева показались Пассалоне и Нинка-Нанка.

Но Сальваторе уже снова стоял у постели учителя. Антонио пытался вытянуть затекшие ноги, разжать руки. Суставы заскрипели, словно дон Антонио был не живой, а деревянный.

Пассалоне, судорожно сжимая веревку в кармане, появился на пороге, готовый тут же обратиться в бегство. Нинка-Нанка недовольно заблеяла.

— Что с ним, Сальваторе?

— Сам не знаю.

Сальваторе пытался заговорить с учителем тихо, участливо. Он видел, что взрослые обращаются так к людям, внезапно остолбеневшим от большого горя.

— А Роккино где, учитель? Что с моим Роккино?

Роккино! Так вот почему только живот не сжало тисками холода, вот почему пришли эти ребята. Один Роккино связывал его с внешним миром.

Он расстегнул куртку, и оттуда высунулась коричневая мордочка. Сальваторе поглядел на учителя с нескрываемым восхищением. Значит, Антонио спрятал за пазуху его любимого Роккино.

— Спасибо вам, дои Антонио. Вы очень добрый и хороший.

Итак, налицо лишь простуда, хрипота и прострел. Не будь Роккино, дело бы могло обернуться много хуже.

— Позовите доктора, — еле слышно шепчет Антонио.

— Какого доктора?

— Ну доктора, врача, который больных лечит.

— У нас нет его.

— Как — нет?

— Очень просто, нет, и всё!

— А если кто-нибудь заболеет?

Мальчики пожимают плечами. Пассалоне кивает на Сальваторе: мол, тогда идут к дядюшке Винченцо, он всех вылечивает. Ну да, дядюшка Винченцо — знахарь. А пока растереться спиртом, принять по таблетке аспирина и хины, выпить чашку горячего кофе.

Тем временем мальчики вынесли просушить на солнце единственный стул и книги. Нинка-Нанка рьяно принялась за валявшийся на земле хлеб.

Наконец учитель собрался с мыслями, но дара речи так и не обрел.

Тут на дороге показались Булыжник, Головастик, Роза́рия, Франче́ско, по прозвищу Пузырь, Аннунциа́та, Мария, Джова́нни Лоре́нцо и другие ребята. Вот они подошли уже совсем близко. Булыжник толкнул локтем Головастика, и тот внезапно решился:

— Сыграйте нам на своей гитаре, а, дон Антонио?

Надо же! Нашли время! Он даже слова произнести не в состоянии.

От группы ребят отделился Булыжник и нахально подошел к дону Антонио:

— Вы что, оглохли, учитель? А то мы…

Сальваторе бросился на обидчика, не дав ему договорить. Все разом расступились, и пошла потасовка; ребята молотили друг друга ногами, яростно осыпали ударами. Антонио пытался их разнять, но он сильно ослаб, ноги не слушались его, голос пропал. Нечего сказать, хорош вид для уважаемого учителя! Булыжник навалился на Сальваторе и придавил его к земле. На лбу у Сальваторе кровоточит ссадина, но он, сжав от боли и ярости зубы, не поддается.

— Учитель заболел, у него горло опухло! — кричит Пассалоне.

Булыжник отпускает своего противника. Оба вскакивают грязные, в ссадинах и в крови.

— Когда же нам теперь приходить? — спрашивает Мария.

— Я вам тогда скажу, — чуть слышно бормочет Антонио.

В ответ вся компания хохочет и с громкими криками мчится в селение.

ТЕРЕЗА

Антонио краешком глаза заметил, что кто-то подошел к свинарнику. Но шею так свело, что он даже повернуть головы не мог.

Да ведь это Пассалоне. Но почему он такой большой вырос? И так в плечах раздался?

— Простите, дон Антонио. Сын сказал…

Ах, это отец Пассалоне. Вернее, Пассалоне через тридцать лет. Лысый череп, круглое брюшко, квадратные плечи и та же неизменная привычка потирать ладонью голову.

— Меня зовут Вито Петроне, я отец Джулиано.

«Это и так с первого взгляда видно», — подумал Антонио.

Вито приставил лестницу, влез на крышу и, не переставая что-то бормотать, принялся ее чинить. Антонио не спускал с него глаз.

— Как мне вас отблагодарить, Петроне?

— Знаете, дон Антонио, мы народ бедный, темный, но людей хороших, ученых уважаем. Я с пяти лет работать начал. Где уже тут учиться! Даже третьего класса не кончил. Но свою работу не хуже других понимаю. А умей я читать да писать, и получше бы устроился. Да только неграмотный я, совсем неграмотный.

— Если хотите, Петроне, я вас научу грамоте. Я собираюсь народную школу и для взрослых открыть.