Зависимость - [5]

Да, отвечаю я, хотела сделать сюрприз. Он действительно хорош?

Удивительно хорош, уверяет он, не придраться ни к одной запятой. Это несомненно большой успех.

Я чувствую, как от радости заливаюсь румянцем. В одно мгновение мне становятся безразличны Пит Хейн и планы развестись. Вигго Ф. — снова тот самый человек, о встрече с которым я мечтала всю жизнь. Он достает бутылку вина и разливает его по зеленым бокалам. Сколь[3], произносит он с улыбкой, поздравляю. Мы оба сначала хотим попробовать обратиться в «Гюлендаль», хотя там и не взяли мои стихи. Они только что приняли роман Вигго Ф., через который я никак не могла продраться. Он же считал, что я слишком молода, чтобы вникнуть в суть его книги, и здесь нечего поделать. В этот вечер нам вместе хорошо, точно до свадьбы, и мысли о словах, которые мне скоро предстоит ему сказать, кажутся такими же далекими и призрачными, как и мысли о том, что должно произойти через десять лет. В последний раз мы снова так по-настоящему близки. Мы наедине за плотными задернутыми шторами в зеленой гостиной, мы делим друг с другом то, чего еще не видел мир, разговариваем о моем романе, хотя и пора ложиться спать и мы оба зеваем между глотками вина. Вигго Ф. никогда не напивается и терпеть не может, когда это делают другие. Он много раз выставлял из дома Йоханнеса Вельцера, когда тот, пьяный, пылкий и потный, расхаживал туда-сюда и хвалился романом, над которым работает. Он убьет роман своей болтовней, говорит Вигго Ф. Он считает, что Йоханнес написал одну-единственную достойную строчку за всю жизнь: «мне дороги волнения и дальние путешествия». Впрочем, ясно как день, что пить нужно в меру и уходить вовремя. Собираются у нас часто. В такие моменты я иду в колбасную лавку на Амагерброгаде: как и моя мама, готовить совсем не умею, разве что самые простые блюда.

Однажды я рассказываю маме о своем намерении развестись. Рассказываю о Пите Хейне, обо всех его подарках, о его желании заняться моим будущим. Она хмурится и надолго задумывается. На улице, где живет моя семья, еще ни разу никто не разводился. Будут ругаться и драться как кошка с собакой, но не разойдутся ни за что. Возможно, развод принят только в высших кругах общества, хотя и непонятно почему.

А он на тебе не хочет жениться? — интересуется мама напоследок и, как всегда, когда ее что-то озадачивает, потирает нос указательным пальцем. Я говорю, что Пит об этом не упоминал, но наверняка женится. Я признаюсь, что больше не могу терпеть отношений с Вигго Ф., и каждый раз, когда он возвращается домой, сердце у меня так и ноет. Я объясняю, что этот брак был ошибкой для обеих сторон. Да, отвечает она, отчасти я тебя понимаю. Когда вы вместе идете по улице, смотритесь очень глупо, ведь он намного ниже тебя. Мама начисто лишена способности поставить себя на место других людей, что не позволяет ей сблизиться со мной, и меня это полностью устраивает.

Теперь после встреч клуба по четвергам я хожу к Питу Хейну, а Вигго Ф. говорю, что дискуссии после доклада сильно затягиваются и я как председательница не могу уйти первой. Я прошу не дожидаться меня и ложиться спать. Когда он спит, его ничем не разбудить, и он не узнает, во сколько я возвращаюсь. Но почему же, нетерпеливо допытывается Пит, ты не признаешься ему во всем? Я обещаю сделать это на следующий день, но в конце концов сомневаюсь, что когда-либо смогу рассказать, — боюсь его реакции. Меня страшат ссоры и перепалки — каждый раз с ужасом вспоминаю, как брат и отец бранились по вечерам и в нашей крошечной гостиной никогда не бывало мира и спокойствия. Если ты не можешь признаться, говорит Пит как-то вечером, просто съезжай. Ни на что, кроме собственной одежды, ты всё равно не претендуешь. Но я не могу — это слишком гнусно, слишком жестоко, слишком неблагодарно. Пит просит меня немного присматривать за Надей, такой несчастной из-за того, что он ее бросил. Я часто к ней заглядываю. Она сидит в кресле с металлическим каркасом, вытянув длинные ноги, и нервно потирает лицо, будто пытаясь стереть с него черты. Надя считает, что Пит опасен и создан, чтобы приносить женщинам несчастье. Теперь, когда он ее оставил, она собирается изменить свою жизнь: хочет поступить в университет и изучать психологию, потому что другие люди всегда интересовали ее больше, чем она сама. Это должно стать ее избавлением. Она произносит удрученно: и тебя он бросит. Однажды придет и скажет: я нашел другую, уверен, ты стойко примешь этот жестокий удар. Стойко примешь — это его любимое выражение. Надя также считает, что мне всё равно нужно развестись, а Пит может послужить для этого отличным поводом. Я не воспринимаю ее слова всерьез, ведь, в конце концов, это речи брошенной девушки, переполняемой злостью.

Иногда я немного устаю от Пита Хейна: я лежу в его объятиях, а он строит для меня планы на будущее. Устаю от его стремления организовать и взять на себя мою жизнь, словно я совсем не способна с ней справляться. Мне хочется, чтобы он оставил меня в покое. Хочется, чтобы всё шло своим чередом. Хочется перемещаться между ним и Вигго Ф., не теряя ни одного из них — и без весомых изменений. Я всегда избегаю изменений и чувствую себя защищенной, когда всё остается на прежних местах. Но так больше продолжаться не может. Теперь я спокойно смотрю на влюбленные пары на улицах, но отворачиваюсь при виде матерей с маленькими детьми. Я стараюсь не заглядывать в коляски и не думать о девочках с нашего двора, которые гордились, что дождались восемнадцатилетия, чтобы родить ребенка. Все подобные мысли я похоронила: Пит следит за тем, чтобы я не забеременела. Он уверяет, что поэтессам рожать не следует — женщин, которые могут это делать, хватает. Напротив, тех, кто умеет писать книги, вовсе не так много.