Завещание Шекспира - [129]

Как я завидую его откормленному довольству и способности легко забываться сном! Я никогда не умел так быстро найти дорожку к Морфею. Меня всегда мучили сны. Даже после утомительной дороги, падая замертво в постель, я отправлялся в путешествие другого рода, которое тут же начиналось у меня в голове, тревожа мой ум, не давая сомкнуть очей, и, как слепец, я видел только тьму.

Может, поэтому я так сочувствовал Болингброку? Я дал слово хворому королю, который не может забыться сном, даже отложив лихую радость и сладкую печаль, которые мешают ему спать, тревожа своей близостью больного, как многих английских королей до него. Завидую ли я Фрэнсису? Умирающий король завидовал счастливым тысячам своих беднейших подданных, которые крепко спали в убогих жилищах. Сон, отчего, скажи, тебе милей моститься с бедняками на соломе под неумолчное жужжанье мух? Зачем бежишь ты, бестолковый дух, в сырой подвал из королевской спальни, из-под полога богача, где музыка баюкает твой слух и комната освежена духами?

Ах, Уилл, Уилл, как страстно ты желал забвения, обычного ночного бальзама сна! И твое воображение переносилось к промокшему юнге на вахте на самом кончике высокой до головокружения мачты корабля, где он спит, пока по морю гуляет смерч. Лишь только он закроет глаза, его, оглушенного ревом волн и убаюканного ветрами, укачивает колыбель моря, а здесь среди полночной тишины, где все к твоим услугам для отдыха, на тебя не сходит сон. Сон, легко и просто доступный на мачте юнге, не шел к обремененным заботами королям.

Генриху Болингброку тоже не спалось. Может быть, поэтому у него было так много детей? Нужно отдать должное его первой жене, Марии де Боэн, которую выдали замуж в десять лет, в семнадцать она родила Генриха V, потом еще пятерых, а в двадцать четыре скончалась в родах – мученица во имя принципа династического права престолонаследования.

Через девятнадцать лет после ее смерти Генрих V стал королем Англии и победил в одной из самых известных битв в ее истории. Его армия значительно уступала числом противнику, и вообще вся затея была незаконной и безответственной, а его претензии на Францию по сути безосновательными, но ему удалось привести ничтожные силы англичан к знаменитой победе на поле Азенкура. Генрих – проворный паренек, завсегдатай истчипских пивных, закадычный друг пьянчуг, не гнушающийся услугами доступных девиц, побывал в своем первом бою в возрасте двенадцати лет – только Отелло переплюнул его в этом на пять лет. Он победил при Шрусбери, при этом в действительности не убивал там Готспера, как у меня в пьесе, но на сцене это выглядело эффектнее.

Чтобы обуздать неистовый нрав, он отрекся от себя прежнего и стал до ужаса серьезным, даже на собственной коронации, где был мрачен и ел, как мышь. На улице бушевала страшная вьюга – предвестница войны и его будущей непреклонной святости. Хмурый молодой король показывал нового себя. Он был новым человеком для новой пьесы – о знаменитой битве и братьях по оружию.

Пять тысяч единиц убойной силы двинулось во Францию. Пять тысяч двухметровых луков из тиса, вяза и осины с весом натяжения сорок, а многие сто и даже сто пятьдесят фунтов, с пределом дальности при максимальном подъеме в четыреста ярдов, эффективные на расстоянии до двухсот ярдов и смертельные – на восьмидесяти. По команде короля лучники мгновенно выпустили свои стрелы. Через три секунды они выстрелили снова и еще через три секунды – опять, пока первый град стрел еще был в воздухе. Пятнадцать тысяч тридцатидюймовых стрел, сделанных из тополя и осины, оперенные лучшими перьями, со страшной скоростью взметнулись в воздух. Английские гуси вновь поднялись ввысь, но на этот раз от их неизъяснимой песни леденела кровь. Небо потемнело от штормовой тучи стрел, и она пролилась дождем ужаса на Францию. Наконечники стрел были заточены в форме ласточкиного хвоста так, чтобы наносить раны максимальной тяжести. Они были острые, как кинжалы, и их невозможно было остановить. Они поражали лошадей, пробивали броню, проникали сквозь шлемы, забрала, глубоко пронзали сердца, черепа, мозги. Это были уже не жалкие англичашки прошлых лет с кривыми бойцовскими палками.

Послышались крики неописуемой боли.

Железная армия французов запнулась и неожиданно остановилась, и ей дали почувствовать жестокий вкус страданий, хаоса и поражения.

Говорят, Генрих V был слишком знаменит, чтобы жить долго. Победителям часто изменяет чувство юмора; может, поэтому они умирают молодыми? Даже смерть не смогла заставить его улыбнуться. В свой последний путь он отправился, как всегда, серьезным: он лежал холодный в одинокой гробнице. Его трупу я дал роль в начале «Генриха VI». Умерший Генрих возвращается на сцену. Его безмолвный труп покоится в черном гробу, и, не проронивший ни слова, он – красноречивый символ исполинской задачи, которая выпала на долго политических карликов, которые унаследовали власть. Некоторых из них вдохновит огненный пример Генриха: упрямый Йорк с большими притязаниями, гордый граф Уорик, который возводит на престол и свергает королей, жена Генриха VI королева Маргарита, которая стоит на палубе под вихрем, старый лев Солсбери,