Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул - [86]

Но хорошее настроение снова вернулось к нам, когда на платформе мы увидели высокую худощавую фигуру ожидавшего нас лорда Джона Рокстона, одетого в желтый твидовый костюм для охоты. На его мужественном лице, с этими незабываемыми глазами, неистовыми и ироничными одновременно, при виде нас отразилась радость. В его рыжеватых волосах виднелась седина, морщинки на лбу стали со временем глубже, но во всем остальном это был все тот же лорд Джон, наш старый добрый товарищ.

– Приветствую вас, герр профессор! Здравствуйте, молодой человек! – крикнул он нам, подходя поближе.

Увидев в тележке, которую носильщик вез за нами, баллон с кислородом, Джон Рокстон развеселился.

– Значит, и вы купили кислород! – воскликнул он. – Мой уже в вагоне. Зачем же это все нашему старому приятелю?

– Вы читали его письмо, опубликованное в «Таймс»? – спросил я.

– Что за письмо?

– Полная чушь и бессмыслица! – резко вставил Саммерли.

– Ну, если я не ошибаюсь, оно имеет непосредственное отношение к его просьбе привезти кислород, – сказал я.

– Чушь и бессмыслица! – с неожиданной злостью повторил Саммерли. Все мы ехали в вагоне первого класса для курящих, и он уже успел закурить свою старую короткую обугленную трубку из тернового корня, которая, казалось, вот-вот обожжет кончик его длинного, агрессивного носа.

– Старина Челленджер – человек умный, – пылко сказал профессор. – Чтобы это отрицать, нужно быть полным идиотом. Посмотрите на его шляпу. Под ней скрываются шестьдесят унций[140] ума – большой мотор, работающий идеально и выдающий безупречный результат. По корпусу мотора я легко могу определить его мощность. Но Челленджер прирожденный шарлатан – вы сами слышали, как я говорил ему это прямо в лицо, – прирожденный шарлатан, использующий всякие театральные эффекты, чтобы оказаться в центре внимания. Все было слишком спокойно, и старина Челленджер решил заставить общественность говорить о нем. Вы же не думаете, что он всерьез верит во всю эту чепуху об изменениях в эфире и опасности для человеческой расы? В жизни не слыхал подобных небылиц!

Саммерли сидел, словно старый белый ворон, каркающий и трясущийся от сардонического смеха[141].

Когда я слушал Саммерли, во мне поднималась волна злости. Недостойно было говорить так о человеке, который принес нам славу и благодаря которому мы стали участниками приключений, каких не было еще ни у кого на земле. Я уже открыл рот, чтобы высказать свое возмущение, но лорд Джон меня опередил.

– Вы уже когда-то ссорились со стариной Челленджером, – угрюмо сказал он, – но через десять секунд оказались на лопатках. Мне кажется, профессор Саммерли, что этот человек другого уровня, и лучшее, что вы можете сделать, это быть с ним начеку и оставить его в покое.

– Кроме того, – сказал я, – Челленджер был хорошим другом каждому из нас. Какие бы ошибки он ни допускал, профессор остается абсолютно прямым человеком, и я не думаю, что он позволяет себе говорить какие-то нелицеприятные вещи о своих товарищах у них за спиной.

– Хорошо сказано, молодой человек, – произнес лорд Джон Рокстон. Затем с доброй улыбкой на лице он похлопал по плечу профессора Саммерли. – Да бросьте, герр профессор, мы же не станем ссориться в такой день. Мы слишком многое пережили вместе. Однако будьте осторожнее, когда разговор заходит о Челленджере, потому что мы с молодым человеком испытываем определенную слабость к этому старому медведю.

Но Саммерли не был настроен на компромисс. Он сморщился от недовольства и сердито задымил своей трубкой.

– А что до вас, лорд Джон Рокстон, – со скрипом произнес он, – то ваше мнение по вопросам науки для меня имеет такую же ценность, как мои рассуждения о новом виде дробовика – для вас. У меня есть собственное суждение, сэр, и я высказываю его так, так считаю нужным. И неужели то, что один раз мое научное чутье подвело меня, означает, что я теперь должен принимать за чистую монету все, что станет говорить этот человек, каким бы притянутым за уши оно ни было? Почему мы в науке должны иметь своего Папу Римского, авторитетно излагающего непогрешимые истины, принимаемые простым народом безо всяких сомнений? Хочу вам сказать, сэр, что у меня есть своя голова на плечах, и если я не буду пользоваться ею, то почувствую себя снобом и рабом чужих мнений. Если вам нравится верить всякому бреду об эфире и о фраунгоферовых линиях, продолжайте это делать, но не просите человека, который старше и мудрее вас, разделять ваше безрассудство. Разве не очевидно, что если бы на эфир было оказано такое воздействие, о котором говорит Челленджер, и если бы это столь пагубно сказалось на здоровье людей, то и мы с вами также должны были бы почувствовать это? – Он засмеялся, наслаждаясь триумфом. – Да, сэр, мы давно уже почувствовали бы себя плохо, и вместо того чтобы сидеть сейчас в вагоне, преспокойно обсуждая научные вопросы, ощутили бы симптомы отравления. И где признаки этого опасного космического нарушения? Скажите мне, сэр! Скажите! Ну же, не уходите от ответа! Я требую, отвечайте!

Происходившее злило меня все больше и больше. В манере поведения Саммерли было что-то агрессивное и вызывающее раздражение.