Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул - [104]

Начинавшееся удушье, сжимавшее горло, заставило меня взглянуть на баллоны с кислородом, и то, что я увидел, испугало меня. В песочных часах, отсчитывавших оставшееся нам время, высыпался почти весь песок. Ночью Челленджер переключил трубку с третьего на четвертый баллон. Сейчас было видно, что и там кислорода уже почти не осталось. Меня захлестнуло жуткое, угнетающее чувство. Я подскочил к нашему кислороду, открутил трубку и присоединил ее к последнему баллону. Но после я почувствовал угрызения совести, поскольку если бы я удержался от этого, все спокойно умерли бы во сне. Однако мысль эта была прервана криком дамы из внутренней комнаты:

– Джордж, Джордж, я задыхаюсь!

– Все хорошо, миссис Челленджер, – ответил я, когда все вскочили со своих мест. – Я только что открыл кислород.

Но даже в такой момент я не мог сдержать улыбки, глядя на Челленджера, который, протирая глаза большими волосатыми кулаками, был похож на огромного бородатого ребенка, которого только что разбудили. Саммерли дрожал, словно в лихорадке; наступило время, когда человеческий страх, приходящий с осознанием того, что с ним происходит, на миг одержал верх над стоицизмом[159] ученого. Однако лорд Джон оставался столь же хладнокровным и энергичным, будто только что проснулся, чтобы идти на охоту.

– Пятый и последний, – сказал он, глядя на трубку. – Скажите, молодой человек, вы ведь не записывали свои впечатления в этот блокнот?

– Просто несколько заметок, чтобы скоротать время.

– Что ж, не думаю, чтобы кто-то еще, кроме ирландца, был способен на такое. Полагаю, вам, чтобы найти своего читателя, придется дождаться, пока подрастет наша сестрица-амеба. А она, между тем, не очень-то интересуется происходящим. Итак, герр профессор, каковы наши перспективы?

Челленджер смотрел в окно на густой туман, стелящийся по земле. Местами покрытые лесом холмы поднимались из пушистого моря, словно конусы островов.

– Все как будто саваном укрыто, – сказала госпожа Челленджер, выйдя к нам в домашнем халате. – Как там, Джордж, поется в твоей песне – «Звон колокола старое проводит, звон колокола новое зовет». Эти строки оказались пророческими. Но вы, мои дорогие друзья, все дрожите, бедняги. Мне было тепло ночью под покрывалом, а вы мерзли на этих стульях. Ничего, скоро я вас согрею.

Это отважное маленькое создание спешно удалилось, и вскоре мы услышали свист чайника. Затем миссис Челленджер вернулась с пятью чашками горячего какао на подносе.

– Выпейте, – сказала она. – Вам станет намного лучше.

И мы выпили. Саммерли спросил разрешения закурить трубку, тогда как мы все курили сигареты. Думаю, это успокоило наши нервы, но сделали мы это зря, потому что атмосфера в душной комнате стала просто ужасной. Челленджеру пришлось открыть форточку.

– Сколько еще, Челленджер? – спросил лорд Джон.

– Часа три, может быть, – ответил тот, пожимая плечами.

– Раньше мне было страшно, – сказала его жена. – Но чем ближе этот момент, тем спокойнее становится. Тебе не кажется, что нам нужно помолиться, Джордж?

– Помолись, дорогая, если хочешь, – нежно ответил ее большой муж. – Все мы молимся по-разному. Моя молитва заключается в принятии всего, что мне преподносит судьба, – радостном принятии. Высшая религия и высшая наука, похоже, в этом сходятся.

– Я не могу в полной мере охарактеризовать мое отношение как принятие, и уж тем более как радостное принятие, – проворчал Саммерли с трубкой в зубах. – Я покоряюсь, потому что мне приходится это делать. Признаться, я предпочел бы иметь еще один год для того, чтобы закончить классификацию меловых отложений.

– Незавершенность вашей работы – пустяки, – напыщенно сказал Челленджер, – по сравнению с тем, что мое главное произведение, мой magnum opus, «Лестница жизни» остановилось лишь на первых главах. Все мои мысли, все прочитанное мною, весь мой опыт, – это, кстати, мое главное и уникальное оружие, – должны были быть собраны в этой книге эпохального значения. И все же, как я уже сказал, я смирился с этим.

– Думаю, у всех нас остались незавершенные дела, – сказал лорд Джон. – А что у вас, молодой человек?

– Я работал над сборником стихов, – ответил я.

– Что ж, так или иначе, но мир сумел этого избежать, – сказал лорд Джон. – Если идешь на ощупь, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

– А что осталось у вас? – спросил я.

– Ну, так получилось, что я как раз со всем справился и оказался готов к смерти. Разве что обещание Меривейлу поехать весной в Тибет поохотиться на снежного барса… А вот для вас, госпожа Челленджер, это, должно быть, тяжело: вы ведь только-только обустроили ваш прекрасный дом.

– Мой дом там, где Джордж. Но, Боже, чего бы я только не отдала за нашу последнюю прогулку в свежей утренней прохладе по этим прекрасным холмам.

Ее слова эхом отозвались в наших сердцах. Лучи солнца пробивались сквозь прозрачную заволакивавшую его дымку, и весь Уилд[160] купался в золотистом свете. Из нашей темной душной комнаты прекрасные, чистые просторы, по которым гулял свежий ветер, казались вершиной прекрасного. Госпожа Челленджер вытянула руку, будто желая прикоснуться к ним. Мы придвинули стулья и сели полукругом у окна. Воздух был очень спертым. Мне казалось, что тень смерти уже нависла над нами – последними представителями человеческой расы. Было такое ощущение, будто вокруг нас со всех сторон опускается невидимый занавес.