Засунь себе в задницу! - [33]

ОТБРОС станет разрушать, грабить, разваливать и убивать, пока не прекратит свое существование система деньги–труд и не будет внедрена полная автоматизация или же пока нужда в насилии не отпадет, поскольку к ОТБРОС примкнет достаточно женщин, которые станут саботировать или бросать работу, начнут грабить, отказываться от мужчин, не пожелают и дальше подчиняться законам, которым не место в истинно цивилизованном обществе. Многие женщины подключатся, но многие другие — те, кто давно сдался на милость врага, кто настолько привык к животной жизни, к мужскому, что полюбил ограничения и запреты, кто не знает, что делать со свободой, — останутся тряпками и лизоблюдами, подобно крестьянам, что при любом режиме стоят по колено в воде на рисовых полях. Отдельные истерички будут хныкать и дуться, швыряться игрушками и бить посуду, но ОТБРОС станет неумолимо давить их дорожным катком.

Полностью автоматизированное общество может быть построено очень просто и быстро, едва этого потребует общество. Чертежи уже существуют, а если этим займутся миллионы, конструирование потребует всего несколько недель. Даже если денежной системы не будет, все с радостью присоединятся к созданию автоматизированного общества; так начнется фантастическая новая эра, и праздничная атмосфера будет сопутствовать этой работе.

Уничтожение денег и завершение полной автоматизации — основа для всех прочих реформ; без этих двух условий остальное невозможно; при их соблюдении все остальное произойдет очень быстро. Правительство рухнет само собой. При полной автоматизации каждая женщина сможет напрямую голосовать на любую тему с помощью электронных устройств, установленных в доме. Поскольку правительство почти целиком занято регулированием экономики и изданием законов против абсолютно частных проблем, уничтожение денег, а с ним и уничтожением мужчин, стремящихся узаконивать «мораль», будет означать, что голосовать окажется толком не о чем.

После исчезновения денег убивать мужчин больше не придется; они лишатся единственной своей власти над психологически независимыми женщинами. Они смогут навязываться только тем половым тряпкам, которые любят, чтобы им навязывались. Остальные женщины займутся решением немногих нерешенных проблем, а затем перейдут к планированию вечности и Утопии — полностью перекроят образовательные программы, чтобы миллионы женщин могли за несколько месяцев освоить высокоинтеллектуальную работу, сегодня требующую многолетнего обучения (этого очень легко достигнуть, если образовательная задача — обучение, а не создание и поддержание академической и интеллектуальной элиты); решат проблемы болезней, старости и смерти и совершенно перестроят города и жилье. Многие женщины поначалу еще будут думать, что им нравятся мужчины, но, со временем привыкнув к женскому обществу, постепенно увлекшись своими проектами, они рано или поздно поймут абсолютную бесполезность и банальность мужского рода.

Немногие оставшиеся мужчины могут влачить свое ничтожное существование, ширяясь, красуясь в женских платьях или пассивно наблюдая всевластие женщин в действии, реализуя себя как зрители, как суррогаты женщин[6], или размножаясь на пастбищах с подхалимками, или отправятся в ближайший гостеприимный центр самоубийств, где их тихо, быстро и безболезненно усыпят газом.

До внедрения полной автоматизации, до замены мужчин машинами женщина может использовать мужских особей: они будут служить ей, ублажать ее малейшие капризы, слушаться всякого приказания; они станут ее абсолютными рабами, будут существовать в совершенном подчинении ее воле — в отличие от нынешней уродливой, дегенеративной ситуации, когда мужчины не только все еще существуют, захламляя мир своим гнусным присутствием, но их к тому же обихаживают и носят на руках женские массы, миллионы женщин поклоняются Золотому Тельцу, собака ведет хозяина на поводке, хотя на самом деле мужчина, мало отличающийся от трансвестита, наименее жалок, когда признана его собачья сущность: к нему тогда не предъявляют нереалистичных эмоциональных требований, а тон задает абсолютно самоценная женщина. Разумные мужчины хотят, чтобы их унижали, чтобы их давили, крушили и корежили, чтобы к ним, мрази эдакой, относились как с дворнягам, подтверждая тем самым их паскудство.

Больные, неразумные мужчины, что пытаются защищаться от собственной мерзости, завидев, как надвигается ОТБРОС, в страхе прижмутся к Большой Маме с Титаническими Теплыми Титьками, но Титьки их не защитят; Большая Мама вцепится в Большого Папочку, а тот будет жаться в углу, наложив в свои могучие штаны. Однако разумные мужчины не станут отбиваться, сопротивляться или неловко суетиться, а просто расслабятся, насладятся зрелищем и поплывут по течению к своей кончине.

(перевод О. Липовской)

Джеймс М. Хардинг. Простейший акт сюрреализма

Валери Соланас и утверждение авангардных ценностей (заново)

3 июня 1968 года скорая помчала тяжелораненого Энди Уорхола с «Фабрики» в больницу, а на столе у телефона, по которому Уорхол разговаривал, когда Валери Соланас выстрелила, остался бумажный пакет. Бурый пакетик, предмет несообразный и неуместный, и три предмета внутри — пистолет, телефонная книжка Валери Соланас и гигиеническая прокладка. Соланас положила пакет на стол, покидая сцену сотворенного ею хаоса. Деликатно, но внятно дисгармоничное содержимое пакета вторило несообразности, что и так витала над Соланас. В тот день ее успел выгнать с «Фабрики» Пол Моррисси (сопродюсер фильмов Уорхола), и Соланас ждала Уорхола снаружи. Когда тот приехал, она вместе с ним зашла на «Фабрику» и там выстрелила. Лето, жара, но Соланас надела водолазку и тренч, как из голливудского шпионского триллера; кроме того, она, против обыкновения, накрасилась. Макияж, тренч и таинственный пакет служили, как логично утверждает Лора Уинкил, «реквизитом сцены убийства» — хотя, должен прибавить, чистая, подлинная кровавость поступка Соланас громко напоминает о том, что убийство было не просто инсценировано. Где-то в зазоре между реквизитом и выстрелами Соланас сконструировала перформанс, совершенно отринувший устои мейнстримного театра и порвавший саму концептуальную ткань авангарда. С этой точки зрения ничтожный, казалось бы, пакет на столе на уорхоловской «Фабрике» играет важную роль — он обозначает, что акт Соланас — не просто расчетливый эстетический перформанс, но перформанс, который, подобно гигиенической прокладке, нарушает приличия, привлекая внимание к фундаментальным женским переживаниям, с позиций публики табуированным и замалчиваемым в авангардных кругах.