Засунь себе в задницу! - [27]
Мужчина не способен устроить ни одной подлинной социальной революции, поскольку все мужчины на вершине горы блюдут статус-кво, а все мужчины у подножья хотят на вершину. «Бунтарь» мужского рода — фарс; у нас мужское «общество», созданное мужчиной для удовлетворения мужских потребностей. Но нет ему удовлетворения, поскольку на удовлетворение он не способен. В конечном счете, бунтует он только против того, что он мужчина. Мужчина меняется, лишь когда его к этому вынуждают технологии, когда нет выбора, когда «общество» достигает того предела, за которым он должен измениться или умереть. Мы достигли этого предела; если женщины срочно не поднимут зады, возможно, умереть предстоит нам всем.
Мужчина настолько поглощен собой, настолько не постигает окружающее, что «разговор» его, если не посвящен ему самому, превращается в монотонный бубнеж, начисто лишенный ценности. «Интеллектуальная беседа» самца — это зажатая, натужная попытка произвести впечатление на самку.
Папочкина Дочурка, пассивная, обучаемая, обуянная уважением и трепетом, позволяет мужчине навешивать ей на уши пресную лапшу. Ей это не очень трудно, поскольку из-за внушенных Папочкой скованности и страха, нервности, неуверенности и сомнений, непонимания собственных чувств и ощущений впечатления ее поверхностны, и она не в состоянии понять, что мужской треп есть чистый треп; подобно эстету, что «ценит» фуфло с табличкой «Великое Искусство», она считает, что кайфует от того, что скучно до смерти. Она не только покорно выслушивает мужскую болтовню, но даже подстраивает под нее свои «реплики».
Натасканная с детства быть приличной, воспитанной и «достойной», она подыгрывает мужскому стремлению скрыть животные инстинкты и послушно упрощает свой разговор до уровня светской беседы, любезного и безвкусного избегания любых тем, помимо совершенно банальных, или, если она «образована», — до уровня «интеллектуальной» дискуссии, то есть безличного обсуждения бессмысленных абстракций, типа Валового Национального Продукта, Общего Рынка, влияния Рембо на изобразительное искусство символистов. Она подыгрывает так умело, что это в конце концов становится ее второй натурой, и она продолжает подыгрывать даже в сугубо женском обществе.
Кроме того, ее «разговоры» сильно ограничивает страх высказать необычные, оригинальные мнения; из-за неуверенности в себе она поглощена собой, и потому разговор с нею лишен приятности. Порядочность, вежливость, «достоинство», неуверенность, самопоглощенность вряд ли способствуют глубине и остроумию, потребным для нормального разговора. Такой разговор совсем лишен нерва, так как только уверенные в себе, надменные, открытые, гордые, волевые женщины способны на глубокий, циничный, остроумный разговор.
Мужчины презирают себя, других мужчин, хоть как-то замеченных и не сочтенных женщинами (например, «симпатичных» психоаналитиков и «Великих Художников») или посланниками Божьими, и всех женщин, которые уважают их и им подыгрывают; неуверенные в себе, ищущие одобрения, угодливые муженщины презирают себя и себе подобных женщин; уверенные в себе, раскованные, авантюрные женские женщины презирают мужчин и подмахивающих муженщин. Короче, основной принцип нынешних отношений — презрение.
Любовь — это не зависимость или секс, а дружба, и, следовательно, любовь двух мужчин невозможна, как невозможна любовь мужчины и женщины или двух женщин, одна из которых или обе — пустоголовые, беспомощные, неуверенные угодливые муженщины; как и разговор, любовь возможна только между двумя самостоятельными, отвязными, заводными, кайфовыми женскими женщинами, ибо основа дружбы — уважение, а не презрение.
Даже между кайфовыми взрослыми женщинами редко завязывается глубокая дружба, потому что почти все они либо связаны с каким-нибудь мужчиной из соображений экономического выживания, либо пробивают себе дорогу в джунглях, стараясь не утонуть в окружающей аморфной массе. Любовь не зацветет в обществе, основанном на деньгах и бессмысленном труде; она требует полной экономической и личной свободы, досуга и возможности погрузиться в глубокую, всепоглощающую, эмоционально удовлетворительную деятельность, которая, если делить ее с той, кого уважаешь, приводит к настоящей дружбе. Наше «общество» практически не предоставляет шансов для такого времяпрепровождения.
Отняв у мира разговор, дружбу, любовь, мужской род предлагает нам следующие жалкие суррогаты:
Мужчина «от искусства» пытается разрешить проблему своей неспособности жить и неспособности быть женщиной, конструируя совершенно искусственный мир, в котором мужской пол героизируется, то есть демонстрирует женские качества, а женский низведен до крайне ограниченных, скучных, подчиненных ролей, то есть до уровня мужчины.
«Артистическая» задача мужчины не в том, чтобы общаться с миром (внутри у него пусто, и ему нечего сказать), но в том, чтобы закамуфлировать свое животное начало, и для этого он прибегает к символизму и неясности («глубокий смысл»). Подавляющее большинство людей, в особенности «образованных», не верят в собственное мнение, смирны, преисполнены уважения к авторитетам («Папочка знает как надо» переводится на взрослый язык как «Критикам виднее», «Писатель знает лучше нас», «Профессор лучше знает»), и им легко внушить, что неясность, невнятность, уклончивость, двусмысленность и скука суть признаки глубины и таланта.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.
Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.
Толпы зрителей собираются на трибунах. Начинается коррида. Но только вместо быка — плюющийся ядом мальчик, а вместо тореадора — инфантеро… 25 июня 1783 года маркиз де Сад написал жене: «Из-за вас я поверил в призраков, и теперь желают они воплотиться». «Я не хочу вынимать меча, ушедшего по самую рукоятку в детский затылок; рука так сильно сжала клинок, как будто слилась с ним и пальцы теперь стальные, а клинок трепещет, словно превратившись в плоть, проникшую в плоть чужую; огни погасли, повсюду лишь серый дым; сидя на лошади, я бью по косой, я наверху, ребенок внизу, я довожу его до изнеможения, хлещу в разные стороны, и в тот момент, когда ему удается уклониться, валю его наземь». Я писал эту книгу, вспоминая о потрясениях, которые испытал, читая подростком Пьера Гийота — «Эдем, Эдем, Эдем» и «Могилу для 500 000 солдат», а также «Кобру» Северо Сардуя… После этой книги я исчезну, раскрыв все карты (Эрве Гибер).
У безумного монаха Медарда, главного героя «Эликсиров сатаны» — романа, сделавшего Э.Т.А. Гофмана (1776—1822) европейской знаменитостью, есть озорная сестра — «Сестра Моника». На страницах анонимно изданной в 1815 году книги мелькают гнусные монахи, разбойники, рыцари, строгие учительницы, злокозненные трансвеститы, придворные дамы и дерзкие офицеры, бледные девственницы и порочные злодейки. Герои размышляют о принципах естественного права, вечном мире, предназначении женщин, физиологии мученичества, масонских тайнах… В этом причудливом гимне плотской любви готические ужасы под сладострастные стоны сливаются с изысканной эротикой, а просветительская сатира — под свист плетей — с возвышенными романтическими идеалами. «Задираются юбки, взлетают плетки, наказывают, кричат, стонут, мучают.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Без малого 20 лет Диана Кочубей де Богарнэ (1918–1989), дочь князя Евгения Кочубея, была спутницей Жоржа Батая. Она опубликовала лишь одну книгу «Ангелы с плетками» (1955). В этом «порочном» романе, который вышел в знаменитом издательстве Olympia Press и был запрещен цензурой, слышны отголоски текстов Батая. Июнь 1866 года. Юная Виктория приветствует Кеннета и Анджелу — родственников, которые возвращаются в Англию после долгого пребывания в Индии. Никто в усадьбе не подозревает, что новые друзья, которых девочка боготворит, решили открыть ей тайны любовных наслаждений.