Зарубежная любовная лирика - [6]

Рукою нежной и любимой, —

И с той поры на нем, как от обиды злой,

Остался след неизгладимый.

Оно, как прежде, бьется и живет,

От всех его страданье скрыто,

Но рана глубока и каждый день растет…

Не тронь его: оно разбито.

Шарль Кро (1842–1888)

Смычок

У нее были косы густые

И струились до пят, развитые,

Точно колос полей, золотые.

Голос фей, но странней и нежней,

И ресницы казались у ней

От зеленого блеска черней.

Но ему, когда конь мимо пашен

Мчался, нежной добычей украшен,

Был соперник ревнивый не страшен,

Потому что она никогда

До него, холодна и горда,

Никому не ответила: «Да».

Так безумно она полюбила,

Что когда его сердце остыло,

То в своем она смерть ощутила.

И внимает он бледным устам:

«На смычок тебе косы отдам:

Очаруешь ты музыкой дам».

И, лобзая, вернуть он не мог

Ей румянца горячего щек, —

Он из кос ее сделал смычок.

Он лохмотья слепца надевает,

Он на скрипке кремонской играет

И с людей подаянье сбирает.

И, чаруя, те звуки пьянят,

Потому что в них слезы звенят,

Оживая, уста говорят.

Царь своей не жалеет казны,

Он в серебряных тенях луны

Увезенной жалеет жены.

. . . . . . . .

Конь усталый с добычей не скачет,

Звуки льются… Но что это значит,

Что смычок упрекает и плачет?

Так томительна песня была,

Что тогда же и смерть им пришла;

Свой покойница дар унесла;

И опять у ней косы густые,

И струятся до пят, развитые,

Точно колос полей, золотые…

Анри де Ренье (1864–1936)

Прогулка

Заветный час настал. Простимся и иди!

Побудь в молчании, одна с своею думой,

Весь этот долгий день – он твой и впереди,

О тени, где меня оставила, не думай.

Иди, свободная и легкая, как сны,

В двойном сиянии улыбки, в ореолах

И утра, и твоей проснувшейся весны;

Ты не услышишь вслед шагов моих тяжелых.

Есть дуб, как жизнь моя, увечен, и живуч,

Он к меланхоликам и скептикам участлив

И приютит меня – а покраснеет луч,

В его молчании уж тем я буду счастлив,

Что ветер, ласковым движением крыла,

Отвеяв от меня докучный сумрак грезы,

Цветов, которые ты без меня рвала,

Мне аромат домчит, тебе оставя розы.

Поль Верлен (1844–1896)

«Я долго был безумен и печален…»

Я долго был безумен и печален

От темных глаз ее, двух золотых миндалин.

И все тоскую я, и все люблю,

Хоть сердцу уж давно сказал: «Уйди, молю»,

Хотя от уз, от нежных уз печали

И ум и сердце вдаль, покорные, бежали

Под игом дум, под игом новых дум,

Волнуясь, изнемог нетерпеливый ум,

И сердцу он сказал: «К чему ж разлука,

Когда она все с нами, эта мука?»

А сердце, плача, молвило ему:

«Ты думаешь, я что-нибудь пойму?

Не разберусь я даже в этой муке.

Да и бывают ли и вместе, и в разлуке?»

«Я не люблю тебя одетой…»

Я не люблю тебя одетой, —

Лицо прикрывши вуалетой,

Затмишь ты небеса очей.

Как ненавистны мне турнюры —

Пародии, карикатуры

Столь пышной красоты твоей!

Глядеть на платье мне досадно, —

Оно скрывает беспощадно

Все, что уводит сердце в плен:

И дивной шеи обаянье,

И милых плеч очарованье,

И волхование колен.

А ну их, дам, одетых модно!

Спеши прекрасную свободно,

Сорочка милая, обнять,

Покров алтарный мессы нежной

И знамя битвы, где, прилежный,

Не уставал я побеждать.

«Я не имею…»

Я не имею

Копейки медной за душой, —

Но я владею

Тобою, друг желанный мой.

С игрой и пляской

Творишь ты радостный обряд.

Какою лаской

Твои слова всегда горят!

Внимаю ль речи

Твоей живой, ловлю ль твой взгляд,

Нагие ль плечи

Твои лобзаю, – я богат.

На отдых нежный

Склонился я – и вмиг весь пыл

На белоснежной

Твоей груди восстановил.

Конечно, мало,

Увы, любим тобою я:

Ты изменяла

Мне часто, милая моя.

Но что за дело

Мне до измен твоих, когда

Ты завладела

Моей душою навсегда!

Песня к ней

Мне говорят, что ты – блондинка,

И что блондинка – неверна,

И добавляют: «Как былинка…»

Но мне такая речь смешна!

Твой глаз – яснее, чем росинка,

До губ твоих – душа жадна!

Мне говорят, что ты – брюнетка,

Что взор брюнетки – как костер,

И что в огне его нередко

Сгорает сердце… Что за вздор!

Ты целовать умеешь метко,

И по душе мне твой задор!

Мне говорят: «Не будь с шатенкой:

Она бледна, скучна чуть-чуть…»

Смеюсь над дружеской оценкой!

Дай запах кос твоих вдохнуть,

Моя царица, – и коленкой

Стань, торжествуя, мне на грудь!

Шарль Бодлер (1821–1867)

Красота

Стройна я, смертные, как греза изваянья,

И грудь, что каждого убила в час его,

Поэту знать дает любовь – и с ней терзанье,

Безгласно-вечное, как вечно вещество.

В лазури я царю как сфинкс непостижимый;

Как лебедь бледная, как снег я холодна;

Недвижна Красота, черты здесь нерушимы;

Не плачу, не смеюсь, – мне смена не нужна.

Поэты пред моим победно-гордым ликом

Все дни свои сожгут в алкании великом,

Дух изучающий пребудет век смущен;

Есть у меня для них, послушных, обаянье,

Два чистых зеркала, где мир преображен:

Глаза, мои глаза – бездонное сиянье.

Смерть влюбленных

Постели, нежные от ласки аромата,

Как жадные гроба, раскроются для нас,

И странные цветы, дышавшие когда-то

Под блеском лучших дней, вздохнут

в последний раз.

Остаток жизни их, почуяв смертный час,

Два факела зажжет – огромные светила,

Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас —

Два братских зеркала, где прошлое почило.

В вечернем таинстве, воздушно-голубом,

Мы обменяемся единственным лучом —

Прощально-пристальным и долгим, как

рыданье.

И ангел, дверь поздней полуоткрыв, придет

И, верный, оживит и, радостный, зажжет