Зарисовки ночной жизни - [25]

Гымнэ глазами показала на здание, в ограде которого стояло высокое дерево гинкго. Пожелтевшие листья, кружась, падали на землю. Подруги старались скрыть друг от друга трясущиеся коленки.

— Ты первая иди! — проговорила Гымнэ со страдальческим выражением лица.

— Не пойду, ты же с врачом договаривалась.

— На нас странно смотрят. Теперь уже не важно, давай все-таки зайдем…

Они так и не смогли зайти в ворота больницы и, пройдя мимо нее, медленно шли по дороге. Чуть погодя остановились у ограды какого-то дома.

— Скоро людей на улице прибавится. Пошли, зайдем скорее! — проговорила Гымнэ.

— Только не говори мне заходить туда первой.

— Ладно, пошли вдвоем, хорошо? Вместе…

Они развернулись и пошли обратно. Однако и на этот раз не смогли войти: обе, склонив головы у самых ворот больницы, опять прошли мимо. И снова остановились в том месте, где стояли до этого. Они смотрели друг на друга, лица побледнели, над верхней губой вздыбился пушок. С почты долетел едва слышный длинный гудок телефонного звонка. Оттуда из-за стекла на них смотрел какой-то мужчина. Гымнэ крепко сжала руку Пондоги, и они быстрым шагом пошли к воротам больницы.

Когда подруги зашли, одетая в халат медсестры девушка примерно их лет поливала клумбу с цветами. Они с трудом закрыли ворота и продолжали в нерешительности топтаться на месте.

— Вы по какому делу? — спросила девушка, приблизившись и поглядывая на них немного свысока. От ее халата доносился слабый запах антисептика.

— Позавчера… я… доктора… просила… — заикаясь, пролепетала Гымнэ.

— A-а! Вы тогда еще сказали, что вас будет двое? Доктор сейчас завтракает, так что вы либо проходите и подождите внутри, либо приходите через час.

Девушки зашли в приемную и присели на лавку.

— Дома, наверно, уже переполох! — проговорила Пондоги. — Когда вернемся, хочу все маме рассказать.

— А я так никому не хочу рассказывать, — сказала Гымнэ. — Буду всю жизнь держать это в секрете. И не потому, что перед другими стыдно.

— Что, интересно, они сейчас поделывают? — проговорила Пондоги.

— Не думай о них, а?

— Сегодня буду думать про них еще и еще, это ж в последний раз… Ты сможешь сейчас от начала и до конца спеть ту песню, которой они нас научили? Красиво тогда гармоника играла, да ведь?

— Не знаю, не помню… Все перезабыла. Ты что это, плачешь?!

Пондоги, опершись на стол и прикрыв ладонью глаза, беззвучно плакала. Гымнэ положила руку на плечо подруги и тихонько похлопала.

— Послушай меня, а? Не думай про это, не думай ни о чем! Ты, как я, думай только про то, что будет через десять лет, — приговаривала Гымнэ, все так же не снимая руки с плеча Пондоги…

О СЕСТРАХ МОИХ ПРИЯТЕЛЕЙ

1

В этом мире есть несколько вещей, которые раздражают меня до невозможности, и в их число входят старшие сестры моих приятелей — уже не очень молодые дамочки.

Так вот, среди этих самых моих товарищей, у кого имеются старшие сестры, не найдется ни одного типа с великодушным, скромным и покладистым характером. Особенно в случае, когда детей в семье двое — мальчик и девочка.

Черт с ними, с этими обормотами, так как можно их либо не замечать, либо же, наоборот, взять под свою опеку и тем самым поддерживать с ними дружеские отношения, а если повезет, так и вообще их использовать в своих интересах. Но когда дело касается этих самых старших сестер (а они, ко всему прочему, всего лишь на пару лет старше, да к тому же еще и красавицы), тогда только держись: доведут либо до слез, либо до скрежета зубовного. По большей части эти особы — сестры моих приятелей — почему-то считают, что их младшие братья — сосредоточие всех мыслимых достоинств. Конечно, как уж они думают на самом деле, мне неведомо, однако на людях они делают вид, что это именно так. И эти создания, эти самые старшие сестры, представляют меня, в основном, со слов своих младших братьев. А те рассказывают своим сестрицам обо мне разные небылицы, вследствие чего эти дамочки считают меня каким-то смазливым пошляком, куда более глупым и ограниченным по сравнению с их ненаглядными братьями.

Легко представить, как такой хитроумный братец пересказывает своей сестрице всякие забористые истории, услышанные в мужских компаниях, тем самым подогревая ее интерес и теша свое самолюбие. А та неосознанно добавляет все эти скабрезности к моему воображаемому образу, хотя ни разу не встречалась со мной и знает обо мне лишь понаслышке.

Поэтому часто бывает так, что при первой встрече с подачи такого братца начинаешь представляться, а в ответ его старшая сестра выдает следующее:

— О, правда? Я много наслышана о вас от своего брата. Говорят, вы и романы увлекательные пишете…

И, несмотря на эти слащавые речи, на ее лице ясно читается следующее: «Эх ты! Презренный бабник! Нечего тут строить саму невинность, я все про тебя знаю!»

В таких случаях, если старшей сестрой на мою удачу оказывается дурнушка, или глупая пустышка, или же плохо воспитанная барышня, во мне порой просыпается азарт: «Ах! Так вот, значит, как!» — и я, прикрыв глаза, извлекаю из памяти одну из тех четырех-пяти разухабистых историй, что молодые люди придумывают и держат в голове на всякий случай: