Запоздалая оттепель, Кэрны - [71]

— Но ведь это его родители!

— Эти, — указала за окно, — тоже были чьими-то! Не все одиночки и горемыки. Тоже семьи имели. И здесь неспроста оказались. Может, как и меня…

— Мам! А давай у деда останемся! Тут совсем жить станем! — предложила Ксения, серьезно оглядев взрослых.

— Нельзя, котенок! Нельзя, моя лапочка! Папка говорит, терпеть надо. А то когда будем старыми, ты нас тоже сюда отвезешь.

— Мама, я устала дома! Вон соседская Иринка сбежала из дома от бабки. А у меня аж двое!

— Ксюшка, ты скоро в школу пойдешь, — успокаивала Ольга дочку, обещая нигде и никогда не разлучаться, не оставлять ее наедине со стариками. И Ксения поверила.

— А может, лучше вам перебраться к Егору? — задумался Кузьма.

— Нам лучше, не спорю! А старики? Они совсем беспомощные. Как я боюсь дожить до такого! Только бы не это! И надо терпеть! Ты не проговорись Максиму, что я пожаловалась тебе. Обидится на меня и не простит. Я не хочу стать разводягой! Я люблю его! Может, потому терплю все. Иначе давно б не выдержала…

«Иначе б не выдержала! — улыбается Кузьма, вспомнив Шурку. — Как-то она там мается? — пытается отогнать от себя образ бабы, всплывший внезапно и так некстати… — Шурка! — забилось сердце. Так захотелось увидеть ее. Ну почему, зачем, как наказание, встала она на его пути, и ни к одной другой не потянуло сердце. — Если б не любила, не выдержала… Наказанье иль счастье мне эта баба? Почему жду, терплю, помню ее всякую минуту? Ведь любил Настю. А что ж теперь? Что тянет к Шурке? Ведь дважды в жизни любить не можно. А как же я? Похоть? Да ну ее! Давно б прошло! А тут — всегда стоит перед глазами. Но ведь не молод… Может, правы мужики, говоря, что случается в судьбе вторая молодость…»

— Знаешь, пап, Максим старается не замечать всего, что происходит дома. Все переводит на шутку. И когда старики засыпают, отвлекает и меня. Старается развлечь хоть как-то. Он предлагал взять домработницу. Но ведь это чужой человек. Обидит и осудит. Потому сама кручусь. На Ксюшку времени не хватает. Ее зачастую забирает с собой Максим. На целый день. Не с добра. Вот и сказалось его воспитание. А как смогу изменить ситуацию? Вся надежда на школу, — выдохнула дочь. И вскоре, увидев машину Максима, попрощалась наспех и, схватив Ксюшку за руку, ушла. Внучка, оглянувшись, успела крикнуть:

— Дед! Я тебя не буду больше звать мудилой! Только ты приходи к нам хоть когда-нибудь…

Кузьма, послушав Ольгу, решил сам посмотреть, что происходит в ее семье. Если Ольга права, помочь ей, но глядя по ситуации.

Стариков своего зятя Кузьма видел всего пару раз. Они были похожи, как близнецы. Оба низкорослые, худосочные, подслеповатые, в линялых пижамах и потрепанных тапках. Родители Максима всегда держались вместе. Даже входные двери, на звонок, открывали вдвоем. Так и запомнились они Кузьме состарившейся парой линялых голубей.

— Кто там? — услышал Кузьма голос Ольги. Распахнув двери перед отцом, она обрадованно разулыбалась: — Какое счастье, что ты пришел!

— С чего бы так-то радостно? — изумился отец, не поверив в искренность услышанного.

— Максим на базар поехал за продуктами. А мне стариков искупать надо.

— Сами-то что? Иль разучились?

— Давно! Уже три года их мою. Но не в том беда. Помыть не трудно. Надо уследить за тем, кто мытым выйдет! — провела Кузьму в комнату. Столяр огляделся, удивившись тишине в квартире.

— А где они? — поискал взглядом стариков.

— Да вон! В прятки играют! — указала на приоткрытую дверь спальни, из-за которой выглянула маленькая взлохмаченная голова. Кто это, старик или старуха, Кузьма не разобрал. Он поздоровался. Но в ответ услышал:

— Ку-ка-ре-ку! Эй, Мефодьевна! Ищи, я уже спрятался!

— Мать твою! Ты это что? Спятил? — не понял Кузьма и увидел старуху, крадущуюся из кухни. Она переворачивала стулья, ища под ними старика, влезала под стол, заглядывала за спинку дивана, за двери. Потом пошла в спальню, грозя:

— Найду тебя, проказник! Ой, найду!

На Кузьму никто из них не обратил пи малейшего внимания. Его попросту не увидели.

— Мам! Иди мыться! — подошла Ольга к старухе. Та уперлась. — Пошли! — звала дочь, взяв свекруху за руку. Та, вырвав руку, убежала в спальню, оставив за собой на полу мокрую дорожку.

Ольга молча протерла пол. И снова позвала свекровь:

— Идите ко мне! Я вам конфетку дам!

Мефодьевна выставила голову, потребовав:

— Покажи!

Увидев конфету, бросилась к Ольге, та быстро подняла руку, и старуха не успела вырвать конфету, позвала на помощь старика.

— Иди ко мне. Отдам конфету! — Ольга подошла к двери ванной. Старики не двинулись с места. И тогда Кузьма потерял терпение. Подхватил обоих в охапку. И в чем были сунул в воду, одетыми и обутыми, не обращая внимания на визги и крики.

— Я иху мать! Сейчас искупаю обоих разом! Ведро хлорки в ванну, пузырь дихлофоса! И до ночи не выпущу! Туды их душу! — потерял терпение, вдавливал головы стариков в ванну, ругая их отборно.

— Пап! Они больные! Не надо злиться! — уговаривала Ольга отца.

— Я их живо вылечу! — шлепнул по заду старика, вылезающего из ванны, вытряхнул его из мокрой одежды. Точно так же поступил с Мефодьевной. И прикрикнул: — Живо мойтесь! Сами! Не то обоих повешу на балконе вот на этой веревке! Но сначала отлуплю! — сорвал веревку и легонько стеганул по заднице Мефодьевну, перелезавшую через ванну. Та взвыла. — Мыться! — держал веревку наготове.