Запомните нас такими - [39]

Впрочем — я огляделся — самолет наш, хоть отношения и охладели, полон россиян. И я, кстати, тоже лечу. Хотя дела, которые ждут меня там теперь, дышат мрачной суровостью. Нашего рая там больше нет. Какая жалость!

Силуэт самолетика на экране уже полз по карте Америки. Изображение дрогнуло, масштаб укрупнился... сколько островов под Нью-Йорком! А кстати — их видно и так: я склонился к иллюминатору. Мой сосед-земляк, весь перелет не отрывавшийся от своего ноутбука, с сожалением захлопнул крышку, потянулся и зевнул. В иллюминатор он даже не глянул: а что там особенного? Это я, по привычке, жадно гляжу туда. Но, похоже, Америка — страна чудес — существует лишь в моем нетрезвом мозгу!.. А вдруг?! Сердце прыгало. Уши заложило. Самолет начал снижаться.

Миссионеры

Второй мой прилет в Америку разительно отличался от первого.

Первый — в вожделенную страну, в царство свободы, к «друзьям по кухне», покорившим мир, к «парню с нашей улицы», ставшему нобелевским лауреатом. Второй — случился через семь лет, в 1997 году, когда все уже изменилось. Исчезло наше государство, которое нас мучило и создавало, и — исчезла Америка, которую мы так любили когда-то. Мы стали больше общаться с ней, больше — и хуже. Оказалось, не только наши гении живут там, но и совсем другие люди. Они поехали в нашу страну, чтобы помочь нам подняться из руин, экономических и — духовных... И, боже мой, за кого же, оказывается, они нас держали!

Помню одну из первых встреч в пышном питерском Доме ученых. Собрались писатели, художники, композиторы, ученые. И — вышел миссионер. И стал показывать нам — как надо держать голову, как улыбаться.

— Сейчас он будет учить нас ходить! — сказал кто-то.

Потом он скрылся за ширму — и вдруг явился в какой-то рванине и глядел на нас, загадочно улыбаясь. Видимо, этот ход с неизменным успехом он повторял во всех слаборазвитых странах, но здесь он почему-то успеха не имел. Тут он улыбнулся еще ослепительней, видимо, решив: да, страна эта еще более слаборазвитая, чем думали мы.

— Вот, — сказал он (русский он знал, но этим его знания о нас ограничивались). — Это, — он показал на себя, — одежда творческого человека. Он — попрошайка, он должен уметь просить деньги у правительства и фондов! Без этого не обойтись!

В зале сидели авторы книг, симфоний, картин. За кого же они считали нас, если прислали нам — и считали это за благодеяние — такого затейника?

Помню другую встречу: хорошенькая домохозяйка, чьей фамилии никто никогда в мире не слыхал, учила нас, как писать книги, искренне и простодушно делилась с нами секретами своего успеха.

Они думали, что нас надо поднимать с нуля... или — им хотелось, чтобы так было?

Первый раз я летел в Америку для скромных выступлений в Коннектикут-колледже. Второй раз — на «Всемирный конгресс писателей»! Такая пышность у нас, людей уже прожженных, вызывала сомнения. Мы еще верили тогда, что спасение нашей страны придет с Запада... Но как-то уже сомневались. Там есть наверняка замечательные люди — но нами-то занимаются совсем другие. С пересадкой в Нью-Йорке мы прилетели в Вашингтон и словно оказались в парилке! И лишь в роскошном «Хайатте», где поселили нас, дышалось легко, били фонтаны, играла музыка, вкусно пахло. К нам веселой и слегка уже нетрезвой толпой подошли ушлые москвичи и наши эмигранты.

— Ну что, — сказал один, — и гордые питерцы приехали Муна послушать?

Оказалось, что этот «Всемирный конгресс писателей» собрал и оплатил Мун, знаменитый американский проповедник корейского происхождения, с репутацией далеко не прозрачной, загадочной. И через час он обрушил на нас свое красноречие, правда, на корейском, переводчики не успевали его переводить... но кое-что успевали... «любовь»... «семья»... «дети»... «Америка, давшая приют всему лучшему, что есть на земле».

Одним из первых на трибуну выскочил самый великий из нас, маленький, лысый, неугомонный. Любимый всеми нами актер и режиссер. Я заранее начал улыбаться — и окаменел.

— В России — духовный сифилис! — кричал наш гений. — Мы гнием без вас, без вашего очистительного слова!

— Видно, на большую деньгу замахнулся! — шепнул мне на ухо сосед-эмигрант.

Покаяние гения встретили овацией. Вот для этого нас и привезли? Не помню, как я оказался на сцене. Думая, что я сейчас буду развивать тему духовного сифилиса, в зале захлопали.

— Нет у нас никакого духовного сифилиса! — сказал я. — И не было никогда. И с душами у нас все в порядке — не хуже, чем у вас.

Прошел перевод — и ропот недоумения.

— Но ведь у вас вакуум в стране, после крушения коммунистической идеологии. Разве не так? — проговорил кто-то из зала с акцентом, видимо, какой-то русист, знаток наших душ.

— Нет у нас никакого вакуума! — сказал я. — И не было! И никакой коммунистической идеологии у нас не было! В душах все в порядке у нас!

Уж заполнять наш «вакуум» языческими заклинаниями, которые мы слышали здесь, точно не стоит! — я подумал это, но не сказал.

— Ну — здорово ты им врезал! — горячо тряс мне руку маленький, лысый — царствие ему небесное — знаменитый актер.

После заседания мы пошли прогуляться, вышли в эту парилку. И к нашему удивлению, оказалось, что в Вашингтоне, столице цивилизованного человечества, кроме скромного Белого дома и величественных памятников государственным деятелям, нечего смотреть. В Вашингтоне оказалось легко заблудиться, потому что он очень простой — все улицы одинаковые... были мы здесь или еще нет? Все дома абсолютно стандартные — такие строили у нас после войны пленные немцы. Улицы не имеют даже названий, а только буквы или номера. Да, тут не разгуляешься!