Запомните нас такими - [37]

Понимаю, что частью славы и гонорара, которые выпадут мне за эту статью, я просто обязан, как принципиальный человек, поделиться с теми, о ком написал. Но человек я, честно скажу, не такой уж принципиальный. И потом Довлатову славы и так хватает (о деньгах умолчим), а Уфлянд — тот и так только что огреб агромадную премию имени Довлатова (уж никак не меньше тыщи рублей!). С чем его и поздравляем!

Ты никого не обманешь

Блеск формы, набор небывалых рифм — все это ошарашивает, но ненадолго. Душа, которая летит к нам на крыльях рифмы, — вот что интересней всего. И если эта душа щедра, широка, нежна — поэта полюбят. Можно объяснять свою непопулярность плохими временами, интригами врагов, происками реакции, и все это будет верно. Но чаще всего, и справедливей всего нечитаемость автора объясняется тем, что у него нет души. Или, может, и есть, но в стихах ее нет. Порой, пообщавшись с автором, жалующимся на интриги, невезуху, «литературную мафию», и познав его скудную, злобную душу, хочется сказать ему вслух: «Ну а чего же ты хочешь? Ты никого не обманешь. Ты получаешь ровно столько, сколько отдаешь. Ты хочешь, чтобы тебе помогали — а ты кому-нибудь помог? Разволновался когда-нибудь из-за кого-нибудь, кроме себя? Тебя полюбят, как только увидят твою нежность. Есть она?»

И тщетны попытки молодых обогнать кумиров до тех пор, пока они не раскроют своего сердца, не вырастят души. Попытки обойтись без этого, вырастить свою популярность путем разных шумных презентаций, созданием небывалых теорий и жанров, участием в модных «проектах» — абсолютно бесполезны. А между тем — именно таким путем сейчас пытается «расти» наша молодежь, и кроме ощущения треска, суеты ничего не остается. «Старики подмяли нас, заняли слишком много места». Да просто — у них есть душа, а ваши души пока не видны, и никакие проекты тут ничего не изменят.

Вспоминаю писательский круиз по суровой Балтике. Под мокрым снегом я грустно гулял по верхней палубе, вглядываясь в глухую тьму: нигде ни огонька. Ну и зачем ты здесь? Кому ты нужен? Вдруг я увидел, что по мокрой палубе бежит человек. Когда он подбежал, я увидел, что это Александр Кушнер. Он снял шапку. С головы повалил пар.

— Ну где же ты? — проговорил он с отчаянием. — Я тебя по всем палубам ищу! Я там с одним шведом разговаривал — он хочет пообщаться с тобой насчет перевода твоих книг.

Я не помню, что было потом, не помню особого энтузиазма шведа, к которому Саша меня привел. Но всегда буду помнить Сашино волнение, азарт, его страстное желание помочь своему коллеге, не жалея сил. Кто-нибудь другой, более молодой, стал бы так бегать в качку по кораблю? Да ни за что на свете. Другие так не волнуются — поэтому их скучно читать.

Однажды мы с Кушнером и с одним молодым поэтом «новой волны» гуляли по Вашингтону. Прогулка была не из легких. Было жарко и душно. Маршрут — не совсем ясен. Но после того как мы три дня куксились на абсолютно нелепой конференции, я решил взять на себя ответственность и развлечь коллег. С моим убогим английским я, как умел, расспросил портье, как нам добраться до Джорджтауна. Джорджтаун, как я знал, — это уютный, сельский, богемный пригород скучного и стандартного Вашингтона. И я думал, что если мы туда попадем, станем веселее. Но сначала надо было доехать на неказистом метро, напоминающем больше угольную шахту, до станции Лягушачье болото (название это вызвало усмешку нашего молодого коллеги — но я-то чем виноват, раз такое название?). Но самое неприятное началось, когда мы из этого болота вылезли. Улицы расходились веером, и по какой именно можно было попасть в Джорджтаун, никто из встречных не знал. Все улицы были абсолютно одинаковы, мы доходили до конца по одной из них, и я призывал моих друзей пойти по следующей. Население в этом райончике было не богемным, а скорее бомжовым, и о том, что мы как-то движемся к элегантному Джорджтауну, не свидетельствовало ничто. Александр с самого начала оценил рисковость моего приглашения, но, однако, пошел. Он знал, что если его товарищ хочет сделать что-то хорошее, пусть даже нелепое, надо это поддержать, иначе добрые порывы вообще исчезнут. И теперь он терпел, и, стойко улыбаясь, шел за мной по очередной улице. И хотя надежд найти благословенный Джорджтаун вроде бы оставалось все меньше, ни слова упрека не сошло с его уст.

Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной»! Он презирал мой маршрут с самого начала, и пошел лишь для того, чтобы снисходительно комментировать бессмысленность этого путешествия, — ответственности за исход путешествия он не нес никакой, он был убежден с самого начала, что через «лягушачье болото» и невозможно попасть ни в какое приличное место, и не уставал это повторять. И так-то почти уже отчаявшись, от такой «поддержки» я озверел. Но бессмысленным этот поход я бы не назвал. Как-то совсем уж наглядно проступило — кто и почему будет всегда любим читателями, а кто — нет.

— Ну вот... еще только две улицы осталось. Попробуем? — в поту и в отчаянии, предлагал я.

— Давай, конечно, — стойко отвечал Александр.

— Вы разве не понимаете, Александр Семенович — Попов сочиняет, с нашим участием, свой очередной абсурдистский рассказ! — язвительно комментировал наш юный спутник, но все же шел за нами. Видимо, для того, чтобы окончательно убедиться в нашем поражении и таким образом восторжествовать, самоутвердившись... Такие сейчас больше идут в критику и торжествуют там. И статья о нашем кризисе уже складывалась у него...