Запомните нас такими - [36]

Эти заметки мои обращены в основном к молодежи... Думай сам! «Литературным шампиньоном» ты, конечно, вырастешь быстрей — но очень скоро тебя съедят и забудут. Думай сам... Но, боюсь, всеобщее возмущение будет мне ответом: шампиньоны размножаются гораздо быстрее прочих грибов.

Век такой, какой напишешь

Уже несколько лет подряд журналом «Звезда» вручается премия имени Довлатова. В этом году ее получил поэт, прозаик, мастер веселых курьезов Владимир Уфлянд. Курьез имел место и тут: для Уфлянда получить премию имени Довлатова — все равно что Суворову получить орден Кутузова. Уфлянд (и Суворов) был раньше. Давным-давно, еще когда Довлатов, считавшийся в литературных кругах разгильдяем и неудачником, добывал первые свои сюжеты, служа в лагерной охране, — Уфлянда все уже знали наизусть.

«Сиденье дома в дни торжеств есть отвратительный, позорный жест!» — повторяли мы вслед за Уфляндом и вместе с ним в дни торжеств сидели дома, не принимая никакого участия в официальной жизни, а порой даже забывая о ней. Только он помог нам прожить мрачные годы, которые — благодаря ему — оказались вовсе не мрачными, а веселыми. И не такими уж «несвободными», как принято считать.

Прелестные были годы! И именно Уфлянд раньше всех сумел озарить весельем тот «срок», именно он раньше всех проявил свою — и нашу суть. «Помню, в бытность мою девицею мной увлекся начальник милиции. Смел, На каждом боку по нагану. Но меня увлекли хулиганы». Нас, конечно, увлекли не хулиганы — мы больше увлекались друг другом, и на борьбу с тоталитаризмом и прочую чушь времени и сил у нас просто не хватало. Помню, я в те годы не знал — где находится Смольный. И зачем он был нужен нам, если у нас был Уфлянд? Вот еще стих, который тогда был почти нашим гимном:

Цветенья дым струится

над Отчизною,

отцы и братья трудятся в полях.

А я стою, и мне навстречу издали

мой друг идет из лесу на бровях.

То соловьем поет он, то синицею,

в его душе творится благодать.

Того гляди, возьмут его

в милицию,

и десять дней его нам не видать...

Я становлюсь готов

к любому подвигу,

желаю страстно жизнь отдать

в боях,

когда ко мне с женой своею

под руку

мой лучший друг шагает

на бровях.

Стихи его начали звучать в пятидесятые годы, так что — повторюсь — не такими уж мрачными те годы были... Век такой, какой напишешь. «...Пускай он занят, как и весь Союз, от понедельника и до субботы, я все равно ни капли не боюсь, что потеряет он хоть часть свободы». Мы и не теряли. Благодаря Уфлянду. В пятидесятые годы! «Сейчас не любят нравственных калек, веселых любят, полных смелости. Таких, как я, веселый человек, типичный представитель современности!»

Потом, конечно, Довлатов, как истинный гений, сделал мощный рывок и нагнал Уфлянда, и они подружились. Но и теперь, когда я разглядываю долгую историю — уже историю! — их литературной дружбы, я уверен все равно, что скорей Довлатов должен был получить премию имени Уфлянда, а не наоборот. Взять хотя бы тот факт, что Довлатов гораздо раньше начал писать об Уфлянде, чем Уфлянд о нем: так что Довлатов премии Уфлянда больше заслуживает — но, увы! Притом — поэт писал о прозаике строгой прозой, а прозаик, говоря о поэте, порой срывался на стихи: «Приехал в город Таллин не Тито и не Сталин — поэт Володя Уфлянд (Ленинград). Он загорать мог в Хосте, но вот приехал в гости, к Далметову, который очень рад».

В их «взаимоописании» первое место (и премию!) я бы, наверное, все же отдал статье Довлатова «Рыжий»: «Я об Уфлянде слышал давно. С пятьдесят восьмого года. И все, что слышал, казалось невероятным. Уфлянд (вес 52 кг) избил сразу нескольких милиционеров... Разрушил капитальную стену и вмонтировал туда холодильник. Дрессирует аквариумных рыб. Пошил собственными руками элегантный костюм. Работает в Географическом музее экспонатом».

Впрочем, не только добродушный Довлатов восхищался им, восхвалял его и Бродский, известный своей надменностью и строгой разборчивостью, — и «мягчеющий» лишь тут. Называя Володю «Волосиком», Ося писал:

Кто это? Это ты, Волосик,

с тросточкой,

интеллигентов окруженный

храброй горсточкой,

вступаешь, холодно играя

набалдашником,

в то будущее, где жлобы

с бумажником

царить хотели бы и шуровать

кастетами,

но там все столики уж стоики

с эстетами

позанимали, и Волосик там —

за главного:

поэт, которому и в будущем

нет равного.

В общем, все они друг про друга писали, и писали замечательно, так что — кто чьей премии достоин больше, уже и не разберешь. Думаю, что каждый из них с присущим ему величием и добродушием вручил бы премию своего имени своему другу. И нобелевский лауреат абсолютно прав: Уфлянд — поэт абсолютно оригинальный, новый для России, где традиционно расценивают трагедию как подвиг... Наш же герой относится к этому со снисходительной насмешкой, как к легкому слабоумию. Уфлянд — поэт гротеска, юмора и небывалой доброты, не желающий трагедии ни себе, ни людям и — с присущим ему блеском — превращающий трагедию в комедию.

Чтобы вам получить удовольствие прямо сейчас, советую приобрести книгу автора-лауреата «Если бог пошлет мне читателей» и прочитать, например, историю о том, как автор и Довлатов искали дефицитный в те годы линолеум в самых неожиданных местах, среди которых преобладали пивные. Эта история полна юмора, любви и доброты: на их извилистом пути попадаются исключительно честнейшие, благороднейшие люди. И даже традиционно зловещая фигура — швейцар ресторана, тип, с которым вся передовая общественность просто обязана бороться, — предстает перед нашими героями тоже благороднейшим, честнейшим человеком. Вот что сближало их (и довело до премии): все, к чему они прикасались, превращалось в добро. И в этом редкость, уникальность двух этих замечательных авторов, мало кем превзойденная — особенно в нынешний «свинцовый век». Который, на самом-то деле, лишь пытаются сделать «свинцовым» некоторые не очень умные авторы (я не говорю уже о таланте). А на самом-то деле — век такой, какой напишешь. И я, например, как и все мои друзья, предпочитаю жить в веселом и добром веке Уфлянда и Довлатова: век этот, кстати, никуда не исчез, а благополучно продолжается: вот он! И я приглашаю в него всех.