«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [97]

Но вернувшись после беседы в Кремле домой, Косарев хмуро советовался с женой, Марией Викторовной: «Что делать, Маша? Сталин требует людей, он требует голов… Кого я могу назвать? Где враги?»

За день до этого, 20 июля, Вышинского наградили орденом Ленина за «успешную работу по укреплению революционный законности органов прокуратуры». Если так подумать, то орден к пиджаку Вышинского, возможно, привинтили за следующие его слова: «Сталин подчеркивает, что репрессии — этот обязательный элемент принуждения — является необходимым элементом наступления, но элементом вспомогательным, а не главным».

Ну конечно! До какой степени этот «элемент» был «вспомогательным» мы уже сегодня хорошо знаем!

И еще: «Сталинское учение о социалистическом государстве кладет конец недооценки роли и значения нашего государства, его механизма, его разведки».

В конце августа по требованию партийного начальства Косарев созвал четвертый пленум ЦК комсомола.

Из резолюции: «Вина Центрального Комитета ВЛКСМ, секретарей ЦК состоит в том, что они прошли мимо указаний партии о повышении большевистской бдительности, проявили нетерпимую политическую беспечность и проглядели особые методы подрывной работы врагов народа в комсомоле через бытовое разложение».

29 августа тон в печати резко изменяется. «Правда», передовая статья «Ленинский комсомол — верный помощник партии»: «Оголтелые враги народа Салтанов, Лукьянов, Файнберг, Бубекин, Андреев и другие, пользуясь идиотской болезнью политической слепоты ряда руководящих работников из Бюро ЦК ВЛКСМ и в первую очередь товарища Косарева, делали свое грязное дело, подлое дело».

Косарев, вернувшись из Донецка и Харькова после проверки работы комсомольских организаций, направляет 3 октября 1937 года записку Сталину.

Из записки: «Самостраховка выгодна врагам партии, потому что честных людей на основании простых слухов, без разбора, без надлежащей проверки выгоняют из наших рядов, тем самым озлобляют их против нас. Отказ от разбора предъявляемых обвинений, имеющих место в Харькове, выгоден только врагам нашей партии».

Валентина Федоровна Пикина считала, что всё это было началом погрома.

— Нынешняя молодежь, — говорила она, — к счастью, не пережила это время. И ей трудно до конца понять, какого мужества и самообладания требовал этот поступок — письмо Косарева к Сталину. Вместо того чтобы с перепугу публично каяться, начать стряпать доносы, как некоторые, увы, и делали, Косарев бросил вызов самому «вождю всех народов»! Фактически он подписал себе смертный приговор. Спросите, а чего же Александра Васильевича не арестовали тотчас, еще в 1937-м? Я много думала над этим. Еще в лагере, а потом в ссылке. И я теперь абсолютно уверена, что у Сталина созрел обширный и весьма конкретный план по уничтожению руководства ВЛКСМ и многих комсомольских работников страны. Так называемое «комсомольское дело». И всё шло своим чередом. На репрессии, аресты, казни, похоже, существовала какая-то дьявольская очередь.

Многие были перед сложнейшим выбором.

Определила свои позиции, как я уже писала, также инструктор ЦК ВЛКСМ Мишакова.

А попутно шла и другая жизнь: встречи, собрания, приемы в Кремле. Иногда Косарев шел туда с Машей, иногда один. Чаще всего, один.

— За 11 лет нашей совместной жизни, — рассказывала бабушка, — у Саши никогда не было стремления рассказывать мне о каких-то закулисных делах в правительстве, посплетничать о верхах. Он был начисто лишен лукавства, как думал — так и действовал. Саша не был приспособленцем. Если произносил в речах здравицы Сталину, то от души, поскольку верил ему, он был совершенно открыт и поэтому неосторожен.

29 октября 1938 года — уже после всей грязной истории с доносами Мишаковой — «Правда» в передовице «Комсомолу 20 лет» писала:

«Успехам комсомола радуется весь народ. Однако эти успехи были бы более значительными и всесторонними, если бы ЦК ВЛКСМ не допустил в последнее время ряд серьезных ошибок в деле… очищения комсомола от враждебных элементов».

То есть капля дегтя в бочке меда. Зато какая капля! И какого дегтя! Смертоносного!

А потом ноябрь, и этот самый роковой пленум, собранный по инициативе Сталина… И понеслось.

— Примерно за неделю до этого пленума, — рассказывала Пикина, — меня начали обрабатывать. Сначала секретарь ЦК партии Андреев. Потом Мишакова: «Советую вам, Валентина Федоровна, отмежеваться от Косарева, иначе и Вам будет плохо». Затем пожаловал Михайлов, ответственный редактор «Комсомольской правды», которым потом заменят Косарева.

— На пленуме, — продолжала она, — Сталин сразу взял под свою защиту Мишакову. Не помню уж, кто из ораторов, по его мнению, заклеймил нас чересчур мягко, сказав, что в работе комсомола «имеется еще много ошибок». Сталин тут же сердито бросил с места: «А может, это система, а не одни ошибки? Слишком уж после всего происшедшего. Два года вредительство ликвидируется, а ошибок всё еще очень много. Нет ли тут системы?» Стало быть, для запланированной акции по нашему уничтожению просто ошибки «не подходили», не устраивали вождя. Требовалось концептуальное обвинение в последовательном вредительстве.