«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [96]

Путь предателей жалок, смерть безымянна, и на их могилах, говорят, даже не хотят расти цветы, только сорняки.

Глава двадцать седьмая Между молотом и наковальней

Валентина Федоровна Пикина не только играет важную роль в этой истории с настоящим разгромом, уничтожением косаревского комсомола, его нравственных принципов, его традиций, его человеческого достоинства и независимости. Мы с ней сумели не раз поговорить, потому что она, пока была жива, часто навещала мою бабушку, ведь их знакомство, их дружба тянулись десятилетиями.

К тому же для Пикиной лишний раз увидеться с Марией Викторовной Нанейшвили, с Машей, женой Косарева, означало окунуться вновь во времена своей молодости, когда обе, и Валя, и Маша, были красивы и мужчины не могли отвести от них глаз.

Их встречи во времена брежневского застоя, и во времена горбачевской вольницы, и при свободолюбивом Ельцине означали не только очередное погружение в сталинское болото, ссылки, лагеря. Напротив, обе как можно меньше старались о нем говорить.

Зато вспоминали шедевры «Москвошвея», платья, расползавшиеся по швам, и оперетту, которая нравилась Косареву, и Лепешинскую в Большом, и Машину эмку, которую она заправляла прямо на Серафимовича, напротив своего дома. И какие были конфеты, и какие на них с Машей заглядывались лейтенанты, и речные трамваи на Москве-реке, и духовые оркестры в Парке культуры и отдыха имени Горького. То есть всё то пространство, которое и мне представлялось поверхностью блестящего моря, шуршащих волн. Типа «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер!»

Я готовила для Валентины Федоровны и Марии Викторовны чай, подавала на стол печенье с вареньем, сваренным на нашей даче, эклеры. Московские сладкие палочки из булочной. А иногда и берлинское печенье из кулинарии «Метрополя» с лимонной глазурью, которое любила Валентина Федоровна.

Я держалась в стороне, чтобы не мешать общаться.

Но что странное я подметила, наблюдая за ними… А ведь всё было интересно! И манера наливать чай в блюдце, дуть на него, и варенье из розеток. И манера общаться. При этом надо сказать, что обе они были жесткого, крепкого покроя.

Особенно Пикина, которая — стоило лишь заговорить о власти, о политике — сразу менялась в лице. Оно становилось строгим, хотя и подвижным, глаза смотрели исподлобья, строго и пристально, и мне становилось понятно, откуда эта строгая решимость в случае чего сразу переходить в оборону.

Да, они с Косаревым знали друг друга по Ленинграду. И поэтому, когда в марте тридцать шестого Косарев увидел ее среди делегатов X съезда комсомола, он обрадовалась, они обнялись.

— Признавайся, Саша, ты меня сюда вытащил?

— Есть такое дело, — сказал Косарев. — Не хочешь со мной поработать? Выдвигаем тебя секретарем Центрального комитета комсомола.

— А как же Ленинградский обком, ребята, родители, квартира?

— Переедешь в Москву, всё будет, а квартира положена тебе по должности.

Стала Пикина работать под руководством Косарева среди обновленного состава секретарей: пришли в ЦК Таня Васильева, Женя Файнберг, Паша Горшенин, Володя Лукьянов, Петя Вершков, так она их называла и бабушке, и мне. Пикина занималась студенческой молодежью, возглавляла комиссию по приему и исключениям из комсомола, вела бюджет. К тому же ее выбрали депутатом Верховного Совета СССР, членом комиссии законодательных предположений. Интересной, захватывающей была эта работа.

Пока не настал 1937 год.

Потому что по Москве, по всей стране поехал огромный и черный паровой каток и стал все прессовать.

3 марта. Из выступления Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б): «Людей способных, людей талантливых, нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящите».

21 марта. Жданов — на собрании актива Ленинградской партийной организации: «Политическая подкованность в борьбе с врагами революции решает всё».

А 21 июля, как я уже писала выше, Сталин вызывает секретарей ЦК ВЛКСМ к себе в Кремль по поводу «борьбы с врагами».

Оглушенные, подавленные, не в силах расстаться сразу, зашли они после разговора со Сталиным в Александровский сад. Косарев курил папиросу за папиросой.

— Никак не могу понять, — повторял он Пикиной и Горшенину, удрученно мотая головой, — откуда у нас взялось столько врагов?

Он искренне недоумевал. Ведь прошло чуть больше года, когда Косарев выступал с большим отчетным докладом на комсомольском съезде. Сталин просматривал текст, не сделал ни одного замечания. А этот подозрительный, исподлобья, какой-то тяжелый взгляд Сталина, когда они покидали кабинет…

Косарев искренне верил вождю, каждому его слову, и, казалось, Сталин платил взаимностью. Косарев мог в любое время по вертушке набрать сталинский номер и бывал без промедления принят. Эту глубокую веру в вождя не смог поколебать даже неожиданный, как раз накануне съезда, арест родного брата его жены, секретаря Копыльского райкома партии в Белоруссии Павла Нанейшвили, которого обвинили в организации покушения на Сталина. Когда Косареву передали эту новость, он был в ярости, горячо упрекал жену: «Как твой Павел мог?! Он же враг, он виноват, а ты еще смеешь плакать о нем?»