«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [84]

Бабушка мне рассказывала уже в семидесятые годы после своих мытарств на Севере и ссылок, как люди входили в метро.

Безбожники, запуганные начальством, под вечным страхом наказаний, арестов, они входили в здание метрополитена, как раньше их отцы и матери входили в храм. Некоторые станции и в самом деле по архитектуре своей напоминали храм! Многие, уже переступив порог станции, — за тяжеленной дверью, которая, если не проскочишь, тут же била тебя по заднице, — замирали, как при виде чуда. Но их уже торопили милиционеры: товарищи, не задерживайтесь, проходите!

Взяв билеты и показав их контролерам на турникете, — ни о каких автоматах тогда не было речи! — многие не без боязни ступали на эскалаторы, пошатываясь, не зная, за что можно и за что нельзя ухватиться. Женщины визжали от восторга. Дети, которых не разрешалось брать на руки, пытались понять, что это такое, куда это все едет и почему так много фонарей. А спустившись вниз, они принимались плакать и требовать, чтобы им еще раз разрешили подняться наверх, чтобы еще раз спуститься вниз и снова подняться по этой волшебной лестнице!

Тогда родители говорили, что придется снова брать билеты, «а у папы с мамой мало денег!» — билет стоил 50 копеек. И тащили их на платформу, куда с немыслимым воем и грохотом подходил первый поезд…

Александр Васильевич Косарев был одним из тех, кому оказали честь отправиться по пробному маршруту вместе с метростроевцами, а также с членами политбюро и другим высоким начальством.

Радовался ли он этому грандиозному по тем временам событию?

Конечно.

Вместе со всей страной.

Вместе со своей Москвой!

Мария Викторовна Нанейшвили, 1925 год, Пермь. Жена Косарева А. В.

Залман Давыдович Мерзон, крайний справа, 02 июня 1941 год, Брест, мой папа

Павел Викторович Нанейшвили, Мария Викторовна Нанейшвили, Елена Александровна Косарева, Мерзон Залман Давыдович. 1955, Москва

Елена Александровна Косарева, 1955 год, Москва. Моя мама, дочь Косарева А. В.

Валентина Федоровна Пикина выступает на вечере памяти Косарева А. В.

Эмблема, созданная членами российского футбольного фанклуба «Спартак Москва»

Глава двадцать четвертая По сценарию Сталина

В 1935 году комсомол продолжал сопротивление сталинизму.

Оно даже усилилось.

Относительно неплохие отношения с Генрихом Ягодой, совместные поездки на Беломорстрой, где они близко познакомились во многом под влиянием Горького, которого Ягода любил… Совместные шашлыки, хотя, по отзывам близко знавших его людей, Ягода как человек был редкостным негодяем и подонком… Всё это позволило Косареву получать кое-какую информацию о комсомольских организациях на местах из первых рук, потому что с мест ее часто докладывали не полностью. Косарева и уважали, и побаивались из-за его близости к верхам.

О том, как и что на самом деле думали простые люди, мы тоже можем иногда судить, благодаря случайным обстоятельствам. Немцы захватили секретные архивы Смоленской области, а потом они попали на Запад. Поэтому уцелели и были преданы гласности.

Вот эти донесения в пересказе…

На комсомольской дискуссии по поводу убийства Кирова один член организации говорил: «Когда убили Кирова, то разрешили свободную торговлю хлебом; когда убьют Сталина, то распустят все колхозы».

Директор школы, комсомолец и пропагандист, объявил: «Ленин написал в своем завещании, что Сталин не мог работать руководителем партии». Другой учитель обвинил Сталина в том, что он превратил партию в жандармерию, надзирающую над народом.

Есть рапорт о девятилетнем пионере, который публично кричал: «Долой советскую власть! Когда я вырасту, я убью Сталина».

Об одиннадцатилетнем школьнике сказано, что он говорил: «При Ленине мы жили хорошо, а при Сталине мы живем плохо».

А 16-летний студент якобы заявил: «Кирова они убили; пусть теперь убьют Сталина».

Время от времени высказывались случайные симпатии к оппозиции.

Рабочий-комсомолец говорил: «Достаточно уже клеветали на Зиновьева; он очень много сделал для революции». Комсомолец-пропагандист, отвечая на вопрос, отрицал любую причастность Зиновьева к делу Кирова и говорил о Зиновьеве как об «уважаемом руководителе и культурном человеке».

А один инструктор комсомола «выступил открыто в защиту взглядов Зиновьева».

И что генеральный секретарь ЦК комсомола мог сделать в ситуации с такой опосредованной информацией? Ничего. Но он отлично понимал, что наступит время и те, кто этой информацией владеют официально, не преминут воспользоваться ею в критике политики ЦК комсомола, а даже может быть, в борьбе против него, Косарева.

По крайней мере, сразу после встречи Нового 1937 года, после елки, которую он справедливо вернул в советский быт, после прогулок с дочкой и подарков Косарев уже в первые рабочие дни ощутил, как над страной сгущаются тучи.

Только не снежные и не дождевые — черные тучи террора.

В январе начался «второй московский процесс», и на скамье подсудимых оказались семнадцать обвиняемых. Главные — Пятаков, Серебряков, Радек и Сокольников. Это были раньше выдающиеся мужи Страны Советов, соратники и друзья Ленина, такие интересные личности, что о каждом можно было написать книгу. Один Радек чего стоит!