«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [77]

.

Мой любимый и нежный друг, жена моя родная, в тебе я встретил впервые человека, который мне представляется идеалом в смысле высоких человеческих качеств! Я сделаю все, чтобы восстановить твои нервы, это не пустое обещание, это мне более важно, чем мое благополучие.

Думаю, что причина этого нервного состояния — те злые люди, изверги, которые незаслуженно мучили тебя столько времени! Можешь быть уверена, что я сделаю все, чтобы ты избежала даже мелких неурядиц и постараюсь, чтобы твои нежнейшие ниточки нервов превратились в канатики. И чтобы ты всегда была довольна нашей жизнью.

Целую тебя нежно и много раз.

Считаю часы и дни до нашей встречи!

Твой Мерзавцев»

Кстати, оглядываясь на его судьбу, я иногда спрашиваю себя: а если б не оказался в плену, если б его жизнь сложилась чуточку иначе, не было бы Норильска, он не встретил бы мою маму, и не родилась бы я… Пять лет одного из самых страшных по условиям лагерей, потом ссылка.

14 августа 1954 года.

Здравствуй, моя родная Ленушка!

Вчера вечером получил телеграмму от МВ (от Марии Викторовны. — А.К.), что она в конце концов приехала на отдых.

Погоды у нас испортились и жрать абсолютно нечего. Хорошо, Елена Львовна подкармливает из стола заказов, а то я бы уже промуксился насквозь.

Будем надеяться, что оправдаются слова, сказанные МВ высокой персоной (Очевидно, имеется в виду Хрущев. — А.К.).

Последние дни прошли спокойно, без новых реабилитаций, но весь просвещенный люд ждёт начала сентября. Я уже писал, что Харитонов сказал тете, чтобы Павел Викторович (брат моей бабушки, жены А.В. Косарева. — А.К.) зашёл числа 10 сентября в Красноярске в милицию, где он и получит паспорт.

Если тетя не нафантазировала, то это прекрасно.

Я думаю, что это именно так, ибо многие получают телеграммы из Москвы с сообщением о таком решении.

На работе у нас все хорошо. Большой привет маме, няне и ее сестре.

Маме еще напишу отдельно.

Целую, твой Мерзон.

Когда я родилась, папе было 42, они уже почти отчаялись, что маме удастся выносить беременность. А она ее не выносила, а вылежала. Лежала семь месяцев, не вставая, после подпольного аборта в Норильске. Вечные каторжане не могли себе позволить заводить детей. К тому же мама еще до меня потеряла двух детей из-за преждевременных родов, последствия этого вынужденного аборта.

Обсуждалось мое будущее, родители решили, что папе разумно поменять имя и фамилию. Другой еврей, возможно, и не стал бы этого делать. Как оставались при своих фамилиях и гордо несли свое еврейство тысячи соплеменников моего отца. Но в 1973 году Залман Давидович Мерзон стал Петром Давыдовичем Косаревым. Он считал, что это необходимо в стране, где процветал антисемитизм, для моей анкеты, для меня.

Таким его знали и запомнили после освобождения, после Таймыра, в Москве.

Я была поздним и очень долгожданным ребенком, папа меня обожал, как только возможно обожать.

Позднее, когда я была уже подростком, кончала школу, папа не боялся прививать мне вольнолюбие, в духе тогдашних диссидентов. Он утверждал, что революция была великим горем для нашей страны. Что революционеры состояли из уголовников, которые свергли законную власть, что потом привело к миллионам и миллионам человеческих жертв и загубленных судеб, без вины.

Сталина он ненавидел. Как и все в нашей семье. Это логично и понятно. Ленина тоже. В итоге и меня, его дочь, потянуло на сторону оппозиции властям. Но отец сказал, что я плохо спортивно подготовлена, избалована. Что мне не выдержать тюрьмы или психбольницы, а именно туда помещали инакомыслящих. Признаться, я тоже не была готова к таким лишениям.

И тем не менее, я бесконечно благодарна отцу за то, что он меня с младых ногтей научил отличать правду, истину, человеческие ценности от лживых ценностей социализма.

Он научил меня думать и отличать добро от зла, порядочные поступки от подлых, дружбу настоящую и мнимую.

Возможно, некоторое время при социализме мне было тяжело жить с такими убеждениями, но это не уменьшает моей благодарности отцу за то, что он воспитал меня нормальным человеком, хоть и пришлось приспосабливаться к системе какое-то время, как и многим из нас.

Сам никогда и ни в чем не изменял этим принципам, не был подхалимом, не рвался на руководящие должности, хотя был их достоин в высшей степени. Он имел репутацию человека блестящего ума и остроумия.

Свободный немецкий всю жизнь его выручал.

Даже будучи на пенсии, он продолжал работать снабженцем в австрийской компании Rogner, которая реконструировала московскую гостиницу «Националь». Платили хорошо. Он, конечно, радовался, что может заработать приличные деньги для семьи. Но в 70 лет трудиться по двенадцать часов в день было тяжеловато. Работа его, фронтовика, лагерника, износила окончательно. И в сентябре девяносто пятого мы его потеряли.

Лишь за три года до этого он был реабилитирован.

Не знаю, вполне возможно тут сыграла роль и фамилия отца, который был уже, несомненно, членом нашей семьи, мужем моей матери, но не был Косаревым. Потому что бабушку и маму — Косаревых! — полностью реабилитировали еще в 1954 году.

Всего три года отец прожил на свете без этого груза, без бетонной плиты государственного обвинения в измене! И что только не делала мама, куда она только не писала, чтобы ускорить реабилитацию и устранить эту несправедливость!