«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [58]

Пили люто, по бутылке или полторы на брата, не меньше, закусывая селедкой из тюремной столовой, маслом и черным хлебом.

Ни наркомату внутренних дел, ни тюремному начальству, ни тем более прокуратуре, у которой не было надзирающих прав, не было дела до этих пьянок. Говорили об алкашах даже сочувственно:

— Устали за день ребятишки! Это же какое нервное напряжение возникает на допросах! Пусть расслабятся!

Тем более, для начальства главным был не моральный облик персонала военной тюрьмы, а признания заключенных.

Косарев, лежавший в своей камере на железной койке, поскольку по расписанию было «время отдыха перед отбоем», ничего не видел, но прекрасно все слышал. И звяканье стаканов, и стук стульев, и разговоры, сначала тихие, потом все громче, пока, наконец, не переходили на ор и солдатский мат.

То вдруг споры, крики, матерщина утихали, и раздавались звуки гармони.

С гармошкой как бы не спорили, и она проливала свет в их черные души.

Малообразованные скоты и садисты, которые еще час назад развлекались тем, что клали арестанта на живот, руку — на подшивку журналов и прыгали на локоть, радуясь, как хрустят раздробленные кости несчастного. Вот они при звуках музыки вдруг вспоминали, что они русские люди.

Вспоминали родной колхоз, где самых работящих мужиков давно поистребили, осталась пьянь подзаборная, которая без палки ни в поле не шла, ни зерно молотить, ни коров доить.

И маму свою, конечно, вспоминали, которая провожала родного сынка в ГПУ-НКВД. И ни одна мама при этом сынку не спела: «Не ходи-ка ты, Ванек, во солдаты!» Как не ходи? Да это же, извините, Москва! Это комната в общежитии, паек с жирами и крупами, обувка, обмундирование! Бесплатный проезд в отпуск к маме с московскими гостинцами!

Косарев слушал, как гармонист из охранников или, может, следователей играл умело, а мастера заплечных дел подпевали, кто во что горазд. Но пели не советские песни, а всякую похабщину. Самую приличную пели ту, что Косарев включил в список запрещенных песен для молодежной самодеятельности, «Стаканчики граненые».

Буденновскому коннику, моему дедушке Косареву, эта песня понятно, почему не нравилась, потому что распевал ее белоэмигрант Петр Лещенко! А зачем комсомолу петь песни врагов? Хотя теперь слушал ее Косарев даже с какой-то тоской в груди. Ничего в ней не было белогвардейского, кручинушка одна русская…

Разлука ты, разлука,

Чужая сторона,

С тех пор, когда граненые

Упали со стола.

Мне на полу стаканчиков

Разбитых не собрать,

И некому тоски своей

И горя рассказать.

Вообще-то, СССР унаследовал от старой России музыкальность. И часто не от хорошей жизни, не от достатка, как у зажиточных крестьян при царе, а от вечной тоски-кручины пели колхозницы на поле.

Пели мужики в кузове грузовика, в автобусе.

Пели в эшелоне, что вез людей на смерть.

Вождь всех этих народов и народностей, — собранных под одной крышей как бы добровольно и с ликованием, но потом, когда можно стало, мгновенно отколовшихся с такой дикой злобою на «русских угнетателей», что еще несколько лет стреляли в них и резали по окраинам бывшей советской империи, — так вот вождь и учитель этих народностей чутьем понимал: лучше пусть поют, чем ругают, а тем паче стреляют.

Он таким способом проверял на верность Сталину ближний круг, а заодно поваров, охрану, халдеев всех мастей и, конечно, случайных гостей своих вечеринок, в том числе и из братских стран.

Косареву приходилось не раз бывать на таких сборищах. Особенно во времена, когда он после избрания «младшим генсеком» вошел в такую фавору, что вассалы стали качать фарфоровыми головами, переговариваясь: ух, как Сталин Сашку-то приобнял! Наверное, смену себе готовит!

Известно было, что Сталин, в отличие от глав других стран, очень редко звал артистов, никаких «квартирников» тогда не бывало. Вместо артистов вождя развлекали соратники и друзья.

В середине тридцатых годов, уже на закате большевистской «демократии», когда в Волынском члены политбюро и партийные чиновники высокого ранга ходили друг к другу на пироги или блины, Сталин, особенно при живой жене Надежде, любил позвать гостей.

Косаревы были там уже после ее смерти.

Явился на дачу ординарец, передал приглашение от Сталина, и, когда они пришли с цветами и вином, Сталин, любивший тогда Косарева, обращался к ним запросто: Саша и Маша, садитесь, угощайтесь!

Иногда он просил сыграть и спеть то, что ему особенно нравилось. Про «Сулико» известно всем. Но не все знают, что он заказывал «Гори, гори, моя звезда» и слушал, замерев, прикрыв глаза ладонью…

О чем он думал? Один Бог знает.

Наверное, о тяжелой своей судьбе. О ноше генерального секретаря ЦК ВКП(б), лидера страны и главнокомандующего вооруженными силами. Страны, которая почти во все времена своей истории имела достаточно солдат и пушек, чтобы сломить хребет любому соседу, диктовать свои условия на Востоке, заставить считаться с собой главные державы мира, которые не желали признавать СССР сверхдержавой.

«Гори, гори, моя звезда…» Звезда Сталина горела в те годы ярко и надежно, как и рубиновые звезды над кремлевскими башнями, которые он развесил вместо крестов. Его план был не менее, чем планом дьявола, и он упорно продолжал строить свое парадоксальное государство — не на нефти, алмазах и золоте, как сейчас выстраивают Россию, а на рабстве и крови.