«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [57]

По-любому плохо!

Мы издали, из другого времени, можем думать и предполагать, что угодно. Но отбросив фантазии, придется вернуться к реальному вопросу: мог ли Мехлис после случившегося по его же вине, а ведь поступил как отпетый негодяй! — рассчитывать на хорошие отношения с Косаревым? Разумеется, не мог. Они стали врагами. Мог ли Лев Захарович Мехлис, в прошлом бедный одесский еврей, превратить случай в коридоре в шутку? Не мог и не хотел.

Теперь он жаждал одного — мести!

А в глазах Сталина Мехлис был гораздо влиятельнее Косарева.

Вот и весь расклад.

Во время различных торжественных мероприятий Сталин с удовольствием слушал живую музыку. Но, в отличие от других руководителей, он практически не приглашал к себе артистов — их роли исполняли друзья и соратники.

Главным исполнителем был Андрей Жданов, член политбюро и председатель Верховного Совета РСФСР. Он очень неплохо играл на рояле. В Волынском вплоть до 1948 года стоял прекрасный инструмент фирмы «Стейнвей и сыновья». Именно на нем по праздникам, да и просто во время ночных посиделок играл Жданов.

Приятный голос был и у Молотова. Но он иногда «капризничал» и отказывался петь. Один из телохранителей Сталина Алексей Рыбин, который некоторое время отвечал за сталинскую ложу в Большом театре, вспоминал о музыкальных увлечениях вождя и случае, который произошел во время празднования 60-летия Сталина в 1938 году.

Сталин любил слушать «Ивана Сусанина» с участием Михайлова (один из самых известных оперных певцов СССР. — А.К.). Тот сначала тяготился прошлой службой протодьякона в церкви и не осмеливался петь здесь в полный голос. Узнав об этом, Сталин подошел к Михайлову, положил руку на плечо и попросил:

— Максим Дормидонтович, вы не стесняйтесь, пойте в полную силу. Я тоже учился в духовной семинарии. И если бы не избрал путь революционера, кто знает, кем бы я стал. Возможно, священнослужителем.

С тех пор Михайлов полностью раскрыл свой талант. Сталин даже шутил, что в роли Сусанина Михайлов истинный костромской крестьянин с отменной смекалкой. Зато про его коллегу из второго состава говорил:

— Это не Сусанин, а барин со смекалкой.

Косарев еще сидел в Лефортово, ожидая, как сложится его судьба, когда 21 декабря 1938 года политбюро собралось выпить и закусить в Георгиевском зале в честь 60-летия Сталина, о котором шла уже речь выше. Не пропуская ни одной рюмки за здоровье Хозяина, Молотов так набрался, что принялся хамить певцу, знаменитому басу Пирогову.

— Ну-ка, спой нам, Степаныч, очень просим! Давай «Дубинушку»!

— Полно вам, Вячеслав Михайлович, — возразил Пирогов, косясь в сторону Сталина, который наблюдал эту сцену с партийным прищуром. — Вы же сами отлично поете!

— А я тебе говорю, Александр Степаныч, пой, твою мать! Мы что, зря тебе в прошлом году народного дали?

— Ну право же, не стоит, вы же лучше меня поете, товарищ Молотов!

Тут Молотов грохнул по столу так, что пару бутылок упало на бок, а тарелки с приборами подпрыгнули.

Сталин дал знак, подошли телохранители, бесшумно подняли Молотова за микитки и вывели в служебную комнату. Все со страхом смотрели на вождя, которому член политбюро только что едва не испортил юбилей, правда, из лучших намерений.

Сталин поднялся и сказал:

— Нам, большевикам, негоже так напиваться… А ну-ка, Климент Ефремович, давайте вы, с Семеном Михайловичем!

Может быть, и негоже, но именно большевики, — то ли от потрясений и дикостей жизни, то ли из-за того, что результат великой борьбы за счастье народа получился совсем не такой, как предполагался изначально, — впадали в депрессию и спивались.

В общем, Буденному дали гармошку, и они с Ворошиловым стали петь революционные песни. А Буденный потом даже пустился в пляс.

Сталина это успокоило, он сделал вид, что забыл про Молотова. А наблюдая за Буденным, молвил с ухмылкой:

— Как бы наш маршал, того… не рассыпался.

Иногда, особенно в середине 30-х годов, Сталин любил послушать и песни в исполнении собственных охранников. Алексей Рыбин в своей книге «Рядом со Сталиным» вспоминал:

«Тогда телевизоров еще не имелось. Мы, сотрудники охраны, для развлечения проводили вечера самодеятельности. Я читал поэму Багрицкого «Дума про Опанаса», Пантюшин играл на гармошке. Иногда нас посещал Сталин. Хлопал жидко, но все же благодарил за инициативу. Особенно ему нравилась русская пляска, которую мастерски, с различными коленцами, исполнял Макшеев. Еще более искрометно он откалывал цыганскую пляску. Однажды Власик неожиданно для всех запретил Пантюшину играть. Музыка не звучала целую неделю. Мертвая тишина уже давила на перепонки. Сталин удивился:

— Ваш гармонист что, уехал в Москву?

— Я думал, гармошка мешает вам работать, — смущенно признался Власик.

— Нет, я с удовольствием слушаю русские песни и старинные вальсы. Пусть гармонист не стесняется.

Так Пантюшин, ко всеобщей радости, вновь стал играть на балконе общежития».

Глава шестнадцатая Стаканчики граненые

В Лефортовской военной тюрьме камеры узников располагались в одном коридоре — или чуть поодаль — с кабинетами следователей.

«Колоцики» с утра до вечера, добиваясь признания, подписи под протоколом, били подследственных на допросах, а потом собирались в одном кабинете, в том, что просторней, запирались и пили. Совсем как «расстрельщики» из Бутовского полигона.