«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [106]

Почему?

Мария Викторовна Нанейшвили, размышляя над этими документами, — а ей после реабилитации первой показали дело Косарева, — подозревала, что дело тут нечисто, что мужа обманули. И оказалась права.

Уже в Лефортово в январе тридцать девятого Шварцман как бы от имени своего шефа Берии предложил избитому в очередной раз узнику:

— Значит, так, Косарев! Либо вы будете дальше упорствовать, и мы вас расстреляем! Либо напишите чистосердечное признание, и мы заменим вам вышку на лагерь! Вам решать!

Ему дали на раздумье сутки, а когда что-то решит, пусть позовет надзирателя, и его поведут на допрос. Намекнули, что тянуть дальше нет времени. Вышло время. И наверху настаивают, что пора Косарева судить.

Александр Васильевич подумал и решил…

А что бы решили вы в такой ситуации? Как бы вы поступили, даже зная, что справедливого суда не дождетесь, что решение-то будет по закону, однако законы этой страны заточены в пользу власти, в пользу безграничной власти Сталина, но отнюдь не в вашу?

Вы бы догадывались, что, если вас наметила в жертву высшая инстанция, сам Сталин, вы будете казнены вне всякого сомнения! Но в то же время на вашей памяти были случаи, когда «вышку» в последний момент заменяли лагерем. А значит, оставляли в живых.

Разве это не подвигло бы любого разумного человека, владеющего формальной логикой, согласиться на предложение следователя? А вдруг?..

Косарев согласился.

Наша семья никогда бы не узнала подробностей из последних дней жизни Александра Косарева, если бы не арест и допрос его следователя Шварцмана в 1954 году.

Он показал:

«При вызове Косарева — до или после заседания Военной Коллегии Верховного Суда СССР, не помню, — я, вопреки существовавшему порядку, сам дал Косареву бумагу. И предложил написать заявление на имя Берии о сохранении ему жизни. Такое заявление было Косаревым написано, и его я лично, минуя непосредственных начальников, доложил Берии. Однако Берия, прочитав заявление, выругался, просьбу Косарева отклонил, а заявлению дальнейшего движения не дал…»

Дело по реабилитации Косарева попало в 1954 году в руки Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко. И он, изучив, в частности, допросы Шварцмана, Влодзимирского и других, в качестве основания для реабилитации выбрал следующую формулировку: «приведенные выше обстоятельства свидетельствуют о том, что Берия расправился с Косаревым как с неугодным и опасным для него человеком».

Отчасти можно было бы с этим и согласиться. Но только отчасти, потому что Берия никак не смог бы отомстить семье Косарева — фактически разрушить нашу семью, разгромить ее вместе с ЦК комсомола, сделать так, чтобы и после гибели генерального секретаря ЦК ВЛКСМ страдали поколения, кто физически, кто морально…

Не смог, если бы ни воля Сталина.

Глава тридцатая Предки и потомки

Мне нравится наблюдать за моей дочерью Надей. И я сейчас объясню почему. Любой, у кого есть дети, меня поймет. Я сижу в углу кухни, ничего особенного, а она двигается, что-то делает: варит кофе, намазывает тосты, подходит к раковине, что-то моет, открывает холодильник… Потом поправляет волосы одним движением руки, оборачивается, смотрит на меня чуточку насмешливо…

И я вдруг осознаю, что где-то когда-то у кого-то видела и эту повадку, и взгляд, и манеру улыбаться…

А потом вспоминаю: ну конечно! В точности таким же движением руки поправляла волосы моя мама! И таким же пристальным взглядом иногда смотрела на меня, а мама не была строгой и жесткой. Вернее было бы сказать, что она была очень яркой и целеустремленной личностью, любила настоять на своем, иногда очень твердо, что уравновешивалось острым умом, сообразительностью и природной иронией, обаянием и доброжелательностью. Ну может быть, такая и Надя.

Да и не только внешность и манеры наследуются. А характер?

Думаю, не одна Надежда из нашего рода переняла черты Александра Васильевича Косарева. Ставить перед собой цель и добиваться своего, как бы ни было трудно… Сочетание жесткости и нежности… Самолюбивая жадность самосовершенствования, жажда справедливости.

Надя живет в Германии не потому, что не любит Россию. А потому, что Европа открывает для нее новую ступень профессионального роста. Она приехала туда с тремя языками: немецким, английским и французским; сейчас свободно говорит и пишет, прислушивается к итальянской речи, ей нравится.

Она выбрала профессию юриста, отучилась шесть лет в России. А потом еще семь лет для допуска к адвокатуре в Германии. В Германии каждый ее учебник по праву толщиной с кирпич. Гражданское право, к примеру, давалось ей легко, а налоговое и административное — очень тяжело.

Когда ей казалось, что больше невмоготу, она звонила в Россию. Ей думалось, эта учеба никогда не закончится. Семь лет постоянно учить новое очень тяжело. Но по ходу разговора успокаивалась, и не я ей, а она сама себе принималась твердить: я справлюсь, по-другому быть не может. Другие же справляются, я же не хуже! И шла сдавать экзамены немецким профессорам, которые вообще ни одной оплошности, ни одной неточности не прощают. Горжусь силой воли и упорством моей дочери! В ней есть даже некая несгибаемость ее прабабушки Марии Нанейшвили.