Заплесневелый хлеб - [5]

И все-таки окончательно убедил его собственный сын. Амитрано промучился целый день и всю ночь. Утром, около шести часов, Марко вошел в его комнату. Он надевал в это время башмаки, а жена открывала ставни. Мальчик встал на колени и со слезами на глазах просил разрешить ему учиться дальше. Это он никогда не сможет забыть: полураздетый мальчик стоял на коленях на голом полу, молитвенно воздев руки, словно перед статуей мадонны. По другую сторону кровати молча плакала мать. Ему хотелось взять сына за руки, поднять, заключить в объятия, но он сдержался и сказал твердо:

— Сын мой, ты у меня не один! Что я могу поделать? Ладно, посмотрим. — И почти выбежал из комнаты, оставив его на коленях у кровати.

Из глубины мастерской Амитрано смотрел на сына. Мальчик очень худой, глаза у него запали, подбородок заострился, а губы такие тонкие, что порой их даже не видно. В детстве он был миловидным ребенком, но сейчас стал некрасивым, хотя Ассунта не хочет это признавать. Спасает Марко лишь удивительное выражение его светлых глаз, в них какая-то отрешенность — не то он о чем-то молит, не то чего-то боится, а чего — и сам не мог бы сказать. А вот по черным живым глазам Паоло Сразу можно понять, что у него на уме. Лоб Марко прорезает глубокая морщина, как у него самого. Она не разглаживается, даже когда он смеется. Марко ни на минуту не расстается с книгой; придя из школы, он сперва занимается здесь, в мастерской, а потом дома, как только зажигают свет, снова садится за уроки. Ему не в чем было упрекнуть сына, и он был убежден, что будь у него средства, чтобы мальчик мог учиться дальше, в один прекрасный день он был бы вознагражден. Но разве теперь это возможно? Уже декабрь, а сыну не хватает трех учебников. Попечительский совет знать ничего не хочет, потому что он, Амитрано, не состоит в фашистской партии. А единственный в городке книготорговец сперва продал ему несколько книг в кредит, но теперь не желает слушать никаких доводов.

— За книги платят наличными! — сказал он мальчику, когда тот робко явился к нему. — Так и передай папе. — Уходя, Марко услышал, как торговец сказал господину, находившемуся в лавке: — Незачем посылать в школу детей, если тебе это не по карману.

С тех пор мальчик стал одалживать книги у товарищей и списывать текст.

Нет, дальше так продолжаться не может. В феврале нужно внести плату за второе полугодие, а еще через несколько месяцев для Паоло возникнет та же проблема.

Чтобы отделаться от тягостных мыслей, Амитрано вышел на улицу. Он надеялся, что на воздухе ему станет легче. Дождь по-прежнему шел, хотя уже не такой сильный, как утром. Но небо стало еще более серым, и низкие тучи тяжело нависли над городом.

Прижимаясь к стенам домов, Амитрано дошел до церкви святого Фомы. Ему было известно, что донна Фарина каждый вечер приезжает в церковь к благословению. Он хорошо знал ее кучера Аттилио. Не раз он выполнял для него всякие мелкие работы и всегда бесплатно. Взять лиру у Аттилио значило отнять ее у его четверых крошек. В благодарность Аттилио сообщал ему о настроении дона Фарины и о том, где его можно будет увидеть.

Высадив донну Фарину, Аттилио привязывал лошадей неподалеку от входа в церковь, а затем, стоя у стены напротив, выкуривал сигару.

Выйдя на церковную площадь, Амитрано увидел, что донны Фарины нет, и испугался, как бы дождь не помешал ей приехать к вечерней службе. Он все-таки решил подождать. Но вспомнив, что он не сказал мальчикам, куда ушел, подумал, что надо вернуться в мастерскую. Он предупредит их, а потом снова придет сюда. Он весь промок.

Войдя в мастерскую, Амитрано тщательно вытер мокрые волосы, надел шарф и шапку и сказал сыновьям, куда идет.

По-прежнему лил дождь, нудный, монотонный; сырость пронизывала до костей. Дувший с утра юго-западный ветер стих. Если он снова поднимется к восьми часам, то, вероятно, как предсказывают рыбаки, дождь зарядит уже надолго — дня на три, на шесть, а то и на всю неделю. Рыбаки уже принимали меры предосторожности, потому что в таких случаях море начинало медленно, но неуклонно прибывать, рокот его становился все более грозным и наконец разражался шторм.

Стемнело, лишь кое-где улица освещалась слабым светом, падавшим от витрин. Фонарям следовало бы уже гореть, но никем не контролируемая электрическая компания ежедневно, утром и вечером, воровала по полчаса энергии.

Когда Амитрано вернулся на церковную площадь, экипажа все еще не было. Он снова со страхом подумал, что, должно быть, донна Фарина не приедет. Однако решил все-таки подождать и укрылся, от дождя в подъезде.

Спустя несколько минут зазвонил церковный колокол. Глухие звуки его, казалось, тонули в сыром воздухе.

Раз донны Фарины до сих пор нет, значит, она уже не приедет. Теперь он колебался, пойти ли к дону Фарине сегодня, или лучше отложить это на завтра. Он хотел действовать наверняка, твердо знать, что застанет его. А то получится, как в прошлые разы: дворецкий заявит ему, что дона Фарины нет дома.

Он давно имел дело с клиентами и уже привык к подобным отговоркам. Он наслушался их еще в те времена, когда работал вместе с отцом, который посылал его к заказчикам. Ждать за дверью и тогда и сейчас было одинаково неприятно. Каждый раз он чувствовал себя униженным и оплеванным. Ему хотелось кричать, требовать, но приходилось сдерживаться, потому что таково уж было его положение. А потом, совсем как его отец, он срывал злость на жене и на детях.