Заплесневелый хлеб - [3]

«Завтра же отправлюсь к Портоне», — сказал он себе, но тут же почувствовал как бы угрызения совести.

Портоне держал ломбард в Барлетта. Каждый год в январе Амитрано шел сам, а чаще посылал тестя заложить те немногие золотые вещицы, какие были у жены, а потом, как только появлялась работа, он, еще не расплатившись с долгами, бежал за ними, боясь, что если не выкупит их сразу же, то вещи пропадут, так как набегут большие проценты.

Вот уже несколько дней Ассунта сама посылала его в ломбард.

— Я все приготовила, — говорила она и, скрывая огорчение, добавляла: — Чем держать их в ящике, лучше…

Но Амитрано знал, как она дорожит этими вещицами и как ей всегда бывает больно, когда ее отец возвращается с залоговыми квитанциями. Вещи достались ей от матери, которой она совсем не знала. Мать умерла вскоре после ее рождения.

Он ничего не ответил жене, но тогда же решил, что прежде сходит к дону Фарине. Если он получит с дона Фарины деньги, которые тот должен ему за работу и не отдает уже несколько месяцев, они, может, и протянут еще несколько деньков.

Однако он понимал, что это все равно не спасет их. Ничего не изменит и сумма, полученная в ломбарде. Долгов было слишком много. Он все их записал на обороте приходного бланка, который ему дал как-то банковский служащий. Наверху он вывел печатными буквами: «Мои долги на сегодняшний день» и исправно записывал новые долги и вычеркивал уплаченные.

Он не раз объяснял жене, почему он столь аккуратно ведет учет.

— Если со мной что случится, все долги записаны.

— Ну что с тобой случится?!

— Кто знает! Все мы под богом ходим, и всякое может произойти. Что бы там ни было, помни, здесь записаны все мои долги.

Он действительно боялся, как бы с ним чего не случилось, но боялся больше всего за жену, которая осталась бы тогда с семью детьми на руках совсем одна, потому что на помощь тестя рассчитывать не приходилось. Список долгов должен был послужить ей защитой на первое время. Ни за кого нельзя поручиться: некоторые кредиторы способны воспользоваться даже чужим несчастьем.

Он подошел к ящичку, в котором хранил свои немногочисленные деловые бумаги, и вынул список долгов. Пробежав его глазами, он взглянул на общий итог. Даже если он будет работать год подряд по десять-двенадцать часов в сутки, то и тогда ему не разделаться со всеми кредиторами.

«Как бы мне хотелось вырваться из этого городишка! Он нас всех доконает. — Но тут же спросил себя: — А куда? Куда податься с такой семьей?»

Он снова подошел к окну. Дождь несколько утих, но небо все еще было обложено густыми низкими тучами. Время от времени, прижимаясь к стенам домов, пробегал какой-нибудь прохожий под зонтом. Мгновенье, и он исчезал.

«Людям в такое время не до кресел и диванов. А тут еще близится Рождество, у кого есть деньги, тот их истратит на праздники…»

Его снова стала бить дрожь, он переступал с ноги на ногу, мерно постукивая башмаками об пол. В детстве он не раз наблюдал зимой, когда тоже не хватало работы, как отец его, точно так же, как он сейчас, часами простаивал у окна, засунув руки в карманы и постукивая башмаками.

«Бежать, куда угодно. Здесь я умираю медленной смертью, как умирал мой отец, как будут умирать мои дети. Что они станут делать, когда вырастут? Что ждет их в этих местах? Торговли тут нет и в помине, промышленности — никакой, а крестьян хоть пруд пруди. Богом забытый край! И всегда был богом забытый! Над нами всегда все потешаются. Вот так мы и живем. А те, кто могли бы что-нибудь сделать, те, у кого есть деньги, им на все наплевать. Они держат свои деньги в кубышке. Умнее не придумаешь! Мы еще дикари, настоящие дикари, и разные пройдохи, пользуясь этим, делают все, что им вздумается. Мошенники хитры, они умеют и испокон веков умели постоять за себя, они знают, как обделывать свои делишки, ловкость и понимание собственной выгоды заменяют им ум. А как они горой стоят друг за друга, эти паразиты. И когда один из них говорит о другом, что тот „хитер и умеет выкрутиться“, уж будьте уверены, значит, сам он ему ни в чем не уступит. У них круговая порука, они грызутся и ненавидят друг друга, пока дело касается их торговли или промысла, но все они оказываются заодно, если на кого-нибудь из них нападают не жулики, а порядочные люди, верящие, что ум — это дух, обращенный к добру, и что проявляется он в благородных поступках, преследующих благо ближнего, а не только собственную выгоду».

Какой-то экипаж остановился на краю площади. Пожилой тучный кучер, набросив что-то себе на плечи, слез с козел, подошел к лошади, бережно укрыл ее брезентом и спрятался в подъезде как раз против мастерской. Лошадь ударила копытом раз, другой и замерла под дождем.

«Говорят, что и богачей одолевают тяжелые мысли. Может быть, но тяжелые мысли у них не те, что у нас. Особенно когда вот так, засунув руки в карманы, плюешь в потолок. Говорят — не думай! Легко сказать! Когда работаешь, отвлекаешься и думать некогда. А вот в такие дни ничего другого не остается. Есть-то надо каждый день. Не скажешь ведь: „Сегодня как-нибудь обойдемся“. А тут еще дети! Им надо расти. Богачам об этом думать не приходится. Если у них плохо со здоровьем, то за деньги они могут подлечиться. А у нас только и есть, что здоровье…»