Заплесневелый хлеб - [6]

Шрифт
Интервал

Издали до него донеслось дробное цоканье копыт, это была не извозчичья пролетка. Он выглянул из подъезда и прищурился. По двум ярко горящим продолговатым фонарям он сразу же узнал экипаж дона Фарины. Экипаж остановился у самой паперти. Амитрано увидел, как Аттилио быстро сошел с козел и, держа в руке открытый зонтик, встал подле самой дверцы. Донна Кристина, высокая, худая, немного сутулая женщина, укрывшись под зонтиком, мелкими торопливыми шагами поднялась по лестнице и вошла в церковь. Аттилио опять взобрался на козлы, отъехал метров на сто от церкви, потом слез и спрятался от дождя в подъезде.

Амитрано подошел к нему.

— Привет, Аттилио!

— Привет, Элиа!

— Мне надо бы нынче вечером повидать дона Фарину. Застану ли я его дома? Скажи по правде, Аттилио?

Тот равнодушно взглянул на него и утвердительно кивнул головой.

— Можешь считать, что тебе повезло! Он сидит дома. Донна Кристина сказала, что я повезу его в клуб. После ужина. А он никогда не пропустит случая сходить в клуб, будь тут хоть потоп… Вот в этой коляске я его и повезу… — он показал на экипаж.

— Что же ты мне посоветуешь? Отправиться к нему сейчас?

— Гм… по-моему… мне кажется, лучше бы попозже. Сейчас он у себя в кабинете — великолепный предлог не принять тебя. Он на это способен! Скажет, что занят, и будь здоров!

— Так как же быть?!

— Как быть, дорогой Элиа… По-моему, лучше всего прийти перед самым ужином. К половине девятого. Ни раньше, ни позже. С ними ни в чем нельзя быть уверенным. — И, затянувшись два раза сигарой, спросил: — Все из-за тех же грошей?

— Из-за них!

Не вынимая изо рта сигары, Аттилио пробормотал какое-то ругательство.

— У них, конечно, нет денег! В этом году урожай был невиданный. Да разве ему это так уж важно! Ты сам его знаешь! Ему просто доставляет удовольствие помурыжить тебя! — Он далеко сплюнул, но так, словно его плевок не имел никакого отношения к хозяину.

— А ведь эти деньги нужны мне на хлеб, можешь поверить!

— Кому ты это говоришь?! Я-то тебе верю! Но он поступает так со всеми. Когда становится известно, что он дома, к нам настоящее паломничество. Вчера приходил Гасти. Он ждет уже больше года. Кричал, что не уйдет, пока не получит своих денег. Только после этого тот отдал ему часть долга. По-твоему, это справедливо?

— А сегодня вечером буду кричать я. Когда так припрет, тут уж не до церемоний.

— Какие могут быть церемонии с подобными типами.

В эту минуту на улице зажегся свет. Они посмотрели на фонарь, стоявший на углу, возле церкви, потом друг на друга. Взгляды их встретились. В глазах были боль и ярость.

— Ведь так? — спросил Аттилио и снова далеко сплюнул.

— Да, так, — подхватил Амитрано. — Но горе в том, что мы совершенно бессильны. — Потом, помолчав немного, добавил — Ты на один манер, я на другой, все мы скованы, как рабы цепью. — Аттилио кивнул головой. — А когда приходишь и требуешь своего, тебя выставляют за дверь. Ну, мне пора. У меня в мастерской остались ребятишки, им не дотянуться до выключателя. — Он тронул его за локоть. — Вечером приду. Надеюсь, на этот раз я не уйду от него с пустыми руками. Я выполнил работу еще год назад, и вот уже пять месяцев не могу получить у него оставшиеся деньги. Жалкие гроши. Но для меня сейчас это огромная сумма.

Аттилио посмотрел на него и понимающе кивнул головой.

— И подумать только, что за полчаса, — сказал он, словно разговаривая сам с собой, — да что там! — за пять минут он способен проиграть в клубе сотню лир. Э, да ну его! Не хочу себе портить кровь из-за него! — И он несколько раз жадно затянулся.

Амитрано выглянул из подъезда, посмотрел, не перестал ли дождь.

— А кто заплатит мне за все мои муки? — спросил он, уходя.

— Терпи, дорогой, терпи, — буркнул Аттилио.


Придя в мастерскую, Амитрано снял шарф и пиджак, но пиджак тут же снова надел. В башмаках хлюпала вода.

Марко и Паоло все еще сидели у стола; учебники уже были завернуты в газету. Мальчики немного озябли, но не решались спросить, можно ли им идти домой. Они молча ждали, не сводя глаз с отца, который все ощупывал промокший пиджак.

— Как вам удалось зажечь свет?

— Это он достал, — сказал Паоло, показывая на брата.

— Мы поставили стул на табуретку, и я влез на него, — объяснил Марко.

— А! Только смотрите, впредь будьте осторожны. Вы приготовили уроки?

Мальчики ответили, что приготовили, но они видели, что отец задает им вопросы только для того, чтобы не молчать.

— Никто не заходил? — спросил он немного погодя. По тому, как он это спросил, было ясно, что утвердительного ответа он и не ждет. — А мы тут еще жжем впустую электричество. Но не сидеть же в темноте!

Дождь лил не переставая. В ярком свете фонарей струи дождя напоминали изломанные стрелы, которые лавиной падали с неба и вонзались в землю.

Взгляд Марко был устремлен в окно, но он не замечал дождя. Он следил, как отец ходит из угла в угол по мастерской, временами останавливается у окна и смотрит на улицу, словно хочет отыскать там что-то. Тогда Марко глядел на спину отца, на прилипшие к шее волосы, спрашивая себя, досуха ли они вытерты. Потом отец снова принимался шагать взад-вперед, и Марко прислушивался, как хлюпает вода в его башмаках. Отец уходил в глубь мастерской, хлюпанье затихало, и Марко ждал, когда он вернется.


Рекомендуем почитать
За городом

Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Первая любовь. Ася. Вешние воды

В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.


Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст, Ницше; Ромен Роллан. Жизнь и творчество

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.