Заплесневелый хлеб - [10]

Наконец вернулись Марко и Паоло. Услышав стук в дверь, Ассунта испугалась. Обычно мальчики возвращались вместе с отцом и не стучались. По щелканью ключа она догадывалась, что это муж с сыновьями, поднималась и шла им навстречу.

— Одни?! — спросила она и даже выглянула на лестницу в надежде, что муж почему-либо отстал, хотя знала, что это не может быть.

— Папа вернется позже. Он зайдет к дону Фарине, — сказал Паоло и пошел вслед за братом на кухню.

— В такую погоду?! И без зонтика!

Она тоже пошла за мальчиками на кухню, взяла полотенце и стала вытирать мокрые лица сыновей.

— Одному богу известно, как он вернется, бедняга! — прошептала она.

— Он сказал, чтобы ты не беспокоилась, — отозвался Паоло. — Он будет идти под балконами. Он пошел сегодня, потому что Аттилио сказал ему, что дон Фарина будет дома и он наверняка его застанет.

Паоло вошел в комнату и уселся возле печурки, рядом с Марко.

Мать погасила свет и подсела к детям.

— Только бы тот не заставил его напрасно тащиться под дождем! Он способен на это! Пресвятая дева, смилуйся над нами, у нас нет ни гроша. Можно ли столько месяцев не отдавать долг отцу семейства!

— Бессовестный! — воскликнула вторая дочка, Кристина, девятилетняя девочка со светлыми глазами и длинными белокурыми косами.

В комнате было темно, но в слабом свете, проникавшем сквозь щели жалюзи, все же можно было различить лица. Снова поднялся ветер, и фонарь, горевший посреди улицы, все время раскачивался. Когда его свет падал на балконную дверь, по комнате пробегали яркие блики.

Сидя против матери, Марко не спускал с нее глаз. Через короткие и равные промежутки он видел в луче света прядь волос, нос и подбородок. Все остальное тонуло во мраке. Он слышал позвякивание спиц, и временами, когда мать подносила вязанье к свету, тонким лучиком пробивавшемуся сквозь жалюзи, он видел ее руки.

Ему все время хотелось сказать что-то матери, успокоить ее, но он чувствовал, что это ничему не поможет.

Время от времени Ассунта отрывалась от работы и обводила взглядом детей. Она понимала, что они устали и проголодались. Медленно, осторожно Ассунта разгребала совком пепел, приоткрывая горящие угли, словно надеялась, что тепло прогонит усталость. Порой из-под углей, потрескивая, вырывалось пламя и освещало лица ребятишек. Тогда Ассунта видела их глаза, устремленные на горящие угольки. Она старалась припомнить какую-нибудь сказку, чтобы они еще хоть немного посидели спокойно.

Все яростнее завывал ветер, и дождь все сильнее хлестал по ставням.

— Слышишь, какой ливень! — воскликнула Кармелла.

— А папы все нет и нет, — отозвалась мать.

Угли догорели; по комнате снова забегали блики от уличного фонаря.

— И дедушка не возвращается, — сказал Марко и подумал, что дедушка, должно быть, тоже вернется усталый и промокший и у него не хватит духу попросить его проверить латинские фразы.

— У дедушки зонтик! А потом дождь к тому времени, может быть, пройдет.

«Как странно, — подумал Марко. — Всякий раз, когда мама говорит о дедушке, у нее даже голос меняется! А ведь это же ее отец!»

Дедушка Паоло теперь почти всегда молчал, но, когда заговаривал, излагал свои мысли ясно и убедительно. В семье только он один получил некоторое образование: он учился в семинарии и дошел до четвертого класса.

«Или вот, например, — думал Марко, — пойди объясни, почему дедушка любит Паоло больше, чем меня».

В глазах у дедушки, когда он подходил к Паоло, чтобы что-нибудь нарисовать ему, появлялось особое тепло. А он, Марко, не выносит, когда дедушка подходит к нему слишком близко и, объясняя урок, обнимает за плечи. В такие минуты у него все внутри переворачивается и ему хочется лишь одного — чтобы дедушка поскорее убрал руку.

— Мама, я устала! Может, накрыть на стол? — раздался в темноте голос Кармеллы.

— Подождем еще немножко.

Ассунта снова взглянула на детей. У Джины и Рино совсем слипались глаза, но они еще не просились спать.

«Сейчас они заснут и, чего доброго, свалятся на печурку», — мелькнуло у нее в голове, и она опять попыталась вспомнить какую-нибудь сказку. Но мысли ее были заняты только мужем.

— Ну и мерзкая же в этом году погода на святую Лючию! — проворчала Кармелла.

— Да, — согласилась мать. — Такой еще никогда не бывало.

— Сегодня утром я встретил возле школы двух волынщиков, — радостно сообщил Паоло. — Тех, что заходили к нам в прошлом году. Я их узнал. Помнишь, мама, того старика?

— А я не помню, — перебила его Джина.

— В этом году они к нам не зайдут, — оборвала их мать и замолчала. Паоло тоже замолчал, но ненадолго.

— Значит, мы не будем делать Иисусовы ясли?

— Нет, почему же. — И, помолчав немного, сказала: — Поставим на ночной столик святого Иосифа и Мадонну с младенцем, вот и все. — Она скорее почувствовала, чем увидела разочарование на лицах детей, и тут же добавила: — Вы же знаете, папа сидит без работы. Ему не до ясель. Младенец Иисус простит нас.

— Мы сделаем ясли сами, — заныл Паоло. — Я и Марко. Мы сумеем.

Вот уже несколько недель он собирал щепочки и прятал их в мастерской под старым диваном. Там же были спрятаны и листы оберточной бумаги, которые он выпрашивал у булочника всякий раз, когда его посылали за хлебом.