Заплесневелый хлеб - [11]

Шрифт
Интервал

— Ведь правда же, Марко, сумеем? Дедушка нам поможет.

Марко не ответил. Ему нравились рождественские ясли, но больше всего он любил смотреть, как делает их отец. Тот не тратил на это много времени, но ясли получались очень красивыми: с горы, склеенной из раскрашенной бумаги, спускались дороги, которые вели к самой пещере.

— Труднее всего пещера, — говорил Паоло. — Но если дедушка сделает ее, с остальным мы управимся. — И он коленом подтолкнул брата.

Марко почувствовал толчок, но промолчал.

— Щепочки у нас есть, — продолжал Паоло. — И бумага тоже. Попроси папу, чтобы он сделал нам ясли. Если он вернется не очень сердитым.

— Там видно будет, — оборвала мать. — Молите бога, чтобы ваш отец получил работу. Тогда он все сделает без ваших просьб.

Вот уже второе Рождество Амитрано не делает ясель, и она знала, что детей, особенно четверых старших, это очень огорчает. С раннего детства они привыкли к тому, что отец каждый год мастерит им ясли. Первые, громадные, занимали всю стену комнаты, в которой они с мужем поселились сразу же после свадьбы; потом ясли стали поменьше и умещались в углу их нынешней передней.

Но Паоло не сдавался. В прежние годы как раз в день святой Лючии отец приносил с чердака коробку с терракотовыми фигурками. Он осторожно вытаскивал их из соломы и расставлял на столе в прихожей. Марко и сестры смирно стояли у стола, но Паоло не мог удержаться, чтобы не перетрогать все и, словно желая расставить фигурки получше, поминутно брал их в руки. Он тараторил без умолку, показывал, где должна стоять каждая из них. И только угроза отца, что он прогонит его на кухню и не разрешит вернуться, пока ясли не будут закончены, заставляла мальчика на какое-то время умолкнуть.

— Мама, фигурки у нас есть, — упрямо продолжал он. — А дедушка нам поможет.

— У дедушки своих дел по горло, — снова оборвала его мать. — Ему теперь тоже не до рождественских ясель.

Паоло замолчал, но еще раз толкнул брата, чтобы тот хоть теперь вмешался. Марко в ответ тоже толкнул его, что означало: брось, сейчас не время настаивать.

Дедушка много потрудился над этими фигурками. Он вылепил их из большого куска глины, который однажды утром притащил домой. Дедушка сделал фигурки пять лет назад. Сразу же после того Рождества ему предложили работать сторожем в портовой таможне. Приди письмо с приглашением на работу месяцем раньше, не лежали бы теперь в ящике с соломой все эти фигурки. В течение двух недель дедушка ежедневно усаживался после обеда за кухонный стол и принимался лепить. А он, Марко, стоял рядом и смотрел. Взяв кусочек глины, дедушка разминал его большими пальцами, придавая ему удлиненную форму. Потом орудовал то стамеской, то деревянными лопаточками. Марко ни о чем не спрашивал дедушку, хотя ему очень хотелось, чтобы тот объяснил, что он сейчас делает и почему из стольких разбросанных по всему столу инструментов берет именно этот и зачем. Готовые фигурки дедушка одну за другой раскладывал на доске; потом доска исчезла, а через неделю фигурки снова появились, но теперь уже в коробке, где они лежали вперемешку. Дедушка выстроил их на столе и принялся раскрашивать.

«Дедушка все умеет, — думал Марко. — А приходится ему работать простым сторожем».

— Здорово сделал их дедушка! — воскликнул в эту минуту Паоло.

— Что сделал? — спросила мать.

— Фигурки! Я помню, как он их делал. А ты? — спросил он брата, снова толкнув его коленом.

— Помню, — нехотя ответил Марко.

— И я помню! — раздался голосок Джины.

— Ну да, — сказал Паоло. — Помнишь… Ты и ходить-то тогда еще не умела.

— А вот и помню, — рассердилась Джина.

— Сейчас же замолчите! — приказала мать. — Как вам не стыдно! Вспомните, что папа еще не вернулся, а на улице такой ливень!

Ребята умолкли. Паоло снова подтолкнул Марко коленом и прижал к нему ногу.

«У Паоло всегда горячие ноги», — подумал Марко, с удовольствием чувствуя, как ему передается тепло. Однако сам он ни за что не стал бы держать колени так близко к печке, как это делает брат, который, по выражению матери, «ворует тепло». Лучше немного померзнуть, чем потом, когда мать зажжет свет, оказаться с пятнистыми ногами.

Часы в соседней комнате пробили девять, и Ассунта тяжело вздохнула.

— Святая Мадонна, почему он не возвращается? Уже девять часов. Не случилось ли с ним чего?

Марко видел, что мать то и дело смотрит на дверь и прислушивается. Но слышен был лишь шум ветра да стук дождя по ставням.

«Пора бы ему вернуться! — подумал Марко. — Дон Фарина живет не так уж далеко».

Ему стало страшно. Перед ним возникло серьезное лицо отца, и он вспомнил, что тот сказал, отправляя их домой.

— Хочешь, я пойду поищу его? — спросил Марко.

— Куда ты пойдешь в такой дождь? И кто знает, какой дорогой он вернется.

— Мама, мне хочется спать! — захныкал Рино и в темноте дернул ее за рукав.

— Подожди немножко, папа скоро вернется, — попыталась успокоить его мать.

— Я тоже хочу спать, — сказала Джина.

— И ты подождешь, — уже более строго сказала мать. Но она видела, что детям больше невмоготу сидеть неподвижно вокруг печурки. — Сейчас я расскажу вам сказку о милосердии божьем.

— Опять ту же самую, — закапризничала Кармелла.


Рекомендуем почитать
За городом

Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Первая любовь. Ася. Вешние воды

В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.


Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст, Ницше; Ромен Роллан. Жизнь и творчество

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.