Записная книжка Музиля - [5]

Шрифт
Интервал

6. Появление и описание параллельной книги, которую я пытаюсь писать параллельно с той, которую пишу сейчас

Замечаю, что речи этого доктора психологии кажутся весьма умными, даже тогда, когда иной раз он по непонятным мне причинам ляпнет что-то на первый взгляд совершенно глупое, или даже безумное, но это, похоже, и есть его особый метод вести глупо-умные или идиотски-нормальные разговоры на любую тему. Потому что если бы он говорил только умно или только нормально, то в процессе этого умно-нормального общения его незаурядный ум и нормальность выглядели бы не просто чем-то ненормальным, но и безумным, так что он именно по этой причине добавляет к своим умным разговорам немножко глупого идиотизма, точно так, как с помощью соли и перца сдабривают пищу. Я все время прислушиваюсь к его разговору со мной в только что изложенной манере и задаюсь вопросом, какая часть этих разговоров относится ко мне или мне предназначается (глупо-безумная или, что было бы губительнее для меня, умно-нормальная часть разговора). Не прерывая разговора, он неотрывно рассматривает мое лицо, стараясь понять, что именно в его речах привлекает мое внимание (глупо-безумное или умно-нормальное), так что я вынужден напрягать все силы (из какого-то мне самому непонятного упрямства), чтобы ненароком не показать профессору, какая часть его разговора мне больше нравится. Это вызывает у него какую-то (возможно, и привычную) нервозность, вероятно, ему кажется, будто я легкая добыча, и потому стоит ему только начать свою лекцию о том да о сем, как я моментально ухвачусь за умно-нормальную ее часть, и вот тут-то ловушка и захлопнется. Но поскольку я сразу начал болеть за бредово-ненормальный способ разговора, понимая, что за этой бредовой манерой разговора скрывается такое же безумно-ненормальное содержание, то старался даже краешком глаза не обнаружить свои симпатии, и доктор внезапно решил, что на меня воздействуют именно эти его разговоры в глупо-ненормальном стиле, да он и прежде уже столько раз убеждался в том, что его нормально-умная методика вовсе не нормальна и не умна!

Так что он начал заметно волноваться и меняться на глазах, а в результате и я, который сначала легко распознавал, что в этой лекции глупо, а что умно, что нормально, а что — ненормально, начал волноваться, и лишь моя врожденная осторожность не позволяла мне попросить его, чтобы он говорил со мной только глупо и безумно, на что я и настроился с самого начала.

Теперь уже ясно, что умному человеку (каковым я себя считал) можно помочь только безумными речами, равно как с безумцем любой нормальный доктор говорит нормально, в этом как раз и кроется вся суть этой исключительно необходимой человечеству медицинской специальности.

Я пытаюсь (в основном безуспешно) объяснить своему доктору, что пишу книгу, в которой стараюсь представить некую параллельную книгу, о которой и говорится в моей книге, но этого никто не замечает, так как содержание параллельной внутренней книги совпадает с содержанием основной книги, в которую эта вторая и входит. По мне все это совершенно логично и вполне нормально, и я полагаю, что в любой написанной (и даже в еще ненаписанной) книге существует нечто параллельное и существует так же естественно, как существует сам принцип параллельности, хотя читатель в своем нервическом стремлении как можно скорее дочитать то, что читает, не замечает существования этих двух книг, а видит только одну — ту, которая далеко не так интересна, как та, вторая. Даже если сюжет параллельной книги абсолютно схож с сюжетом основной книги, та, другая, то есть параллельная, всегда интереснее той, непараллельной, которую читатель только и замечает. Потому я и решил в ходе своего повествования постоянно подчеркивать, что именно чему параллельно, и эта параллельность кажется мне гораздо значительнее того, благодаря чему эта параллельность вообще существует.

К сожалению, доктор просто не в состоянии понять, как это вообще возможно, чтобы в одной и той же книге, в которой происходит какое-то действие, может существовать еще одна, такая же, как бы с параллельным сюжетом, которая абсолютно схожа с той, предыдущей, но для меня эта вторая книга более дорога из-за своей параллельности, которую я же и придумал. Вероятно, у него голова раскалывается, когда он меня слушает, он непрестанно массирует свои усталые виски, но в этом не виноваты ни я, ни моя параллельная книга, которую я поместил в эту непараллельную, а виновато его желание заняться человеческой психологией, то есть одной из самых сложных человеческих наук. Но какой бы тогда он был доктор и какая бы вообще была эта наука, если бы она не вызывала головную боль? В основу каждой науки, и в первую очередь той, которая касается человеческой головы, в основу научности этой науки всегда заложен огонь в глазах и боль в затылке, и тот, у кого глаза горят и боль пронзает затылок, с огромным энтузиазмом кидаются что-то исследовать, но ни одно исследование не проходит без некоего реального сопротивления этому исследованию, а выводы, возникающие в такой исследовательской голове в процессе исследования всегда драгоценны.


Еще от автора Бора Чосич
Роль моей семьи в мировой революции

Бора Чосич – удивительный сербский писатель, наделенный величайшим даром слова. Он автор нескольких десятков книг, философских трактатов, эссе, критических статей, неоднократно переводившихся на различные языки. В книге «Роль моей семьи в мировой революции» и романе «Наставники», фрагменты которого напечатаны в настоящем томе, он рассказывает историю своей семьи. В невероятно веселых и живых семейных историях заложен глубокий философский подтекст. Сверхзадача автора сокрыта в словах «спасти этот прекрасный день от забвения».


Наставники

Бора Чосич – удивительный сербский писатель, наделенный величайшим даром слова. Он автор нескольких десятков книг, философских трактатов, эссе, критических статей, неоднократно переводившихся на различные языки. В книге «Роль моей семьи в мировой революции» и романе «Наставники», фрагменты которого напечатаны в настоящем томе, он рассказывает историю своей семьи. В невероятно веселых и живых семейных историях заложен глубокий философский подтекст. Сверхзадача автора сокрыта в словах «спасти этот прекрасный день от забвения».


Рекомендуем почитать
Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Три рассказа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Уроки русского

Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.


Книга ароматов. Доверяй своему носу

Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.


В открытом море

Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.


В Бездне

Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.


Смерть царя Кандавла

Рубрику «Мистификатор как персонаж» представляет рассказ известного чешского писателя Иржи Кратохвила (1940) «Смерть царя Кандавла». Герой, человек редкого шарма, но скромных литературных способностей, втайне от публики пишет рискованные эротические стихи за свою красавицу жену. Успех мистификации превосходит все ожидания, что заставляет рассказчика усомниться в литературных ценностях как таковых и еще во многом. Перевод и послесловие Нины Шульгиной.


Рассказы из книги «Посягая на авторство»

На перевоплощение в чужой стиль, а именно этим занимается испанка Каре Сантос в книге «Посягая на авторство», — писательницу подвигла, по ее же признанию, страсть к творчеству учителей — испаноязычных классиков. Три из восьми таких литературных «приношений» — Хорхе Луису Борхесу, Хулио Кортасару и Хуану Рульфо — «ИЛ» печатает в переводе Татьяны Ильинской.


«Дивный отрок» Томас Чаттертон — мистификатор par excellence

 В рубрике «Классики жанра» философ и филолог Елена Халтрин-Халтурина размышляет о личной и литературной судьбе Томаса Чаттертона (1752 – 1770). Исследовательница находит объективные причины для расцвета его мистификаторского «parexcellence» дара: «Импульс к созданию личного мифа был необычайно силен в западноевропейской литературе второй половины XVIII – первой половины XIX веков. Ярчайшим образом тяга к мифотворчеству воплотилась и в мистификациях Чаттертона – в создании „Роулианского цикла“», будто бы вышедшего из-под пера поэта-монаха Томаса Роули в XV столетии.


Автобиография фальсификатора

В рубрике «Мемуар» опубликованы фрагменты из «Автобиографии фальсификатора» — книги английского художника и реставратора Эрика Хэбборна (1934–1996), наводнившего музеи с именем и частные коллекции высококлассными подделками итальянских мастеров прошлого. Перед нами довольно стройное оправдание подлога: «… вопреки распространенному убеждению, картина или рисунок быть фальшивыми просто не могут, равно как и любое другое произведение искусства. Рисунок — это рисунок… а фальшивым или ложным может быть только его название — то есть, авторство».