Записки старшеклассницы - [27]
У нее одна странность или слабость — Степка-балбес. Фира Львовна так и сияет, когда с ним говорит, хотя вид у него на редкость дурацкий. Из него получился бы хороший клоун, он веселит всех и видом, и мимикой, и речами.
Я обратила на него внимание еще первого сентября. На торжественной линейке я увидела у нового мальчика что-то шевелящееся на груди. Заметив мой взгляд, он улыбнулся улыбкой Щелкунчика — от ушей до ушей — и расстегнул пуговицу на куртке. Оттуда высунулся рыжий щенок.
— Зачем ты его притащил? — спросила я.
— А ему скучно дома… — Он простодушно улыбнулся, и я подумала, что таких чудаков в нашем классе еще не было.
Степке нравилось всех развлекать, а когда я однажды сказала, что ребята над ним издеваются, он усмехнулся равнодушно:
— Стоит ли на дураков внимание обращать?
— Но и в их глазах ты дурак!
Он тряхнул белобрысым чубчиком.
— Главное, чтобы я и ты знали, что я — не дурак…
Так вот, его умнейшая Фира Львовна считала чуть не гением. Она постоянно приносила ему книги по биологии и просила их характеризовать одним предложением, она называла это «тестированием».
Я сначала не обращала внимания, а потом мне стало завидно, я попыталась прислушиваться к их беседам и ничего не поняла. Степка-балбес по биологии ушел далеко вперед. Ну, тогда я попросила Фиру Львовну давать мне тоже книжки читать. Фира Львовна не отказала, только пояснила, что у меня не научный склад ума, а художественный. Поэтому мне она начала давать книги об ученых, которые над собой опыты ставили, она решила воздействовать на меня «эмоционально, а не логически».
Из-за нее приходится часто в словарь лазить, она многое говорит непонятно, но все равно интересно.
Да, а со Степкой-балбесом мы сблизились в последнее время главным образом из-за бабушкиного сундука, вернее, из-за одной вещи оттуда.
Мама утверждала, что сундуку не менее трехсот лет, а папа добавлял, что он попал к моей прапрапрабабке прямо от Колумба. Но он был очень удобен для хранения теплых вещей; кроме того, в нем лежали обломки бабушкиных страусовых перьев, тюлевые ее платья, расшитые стеклярусом, меховые папины жилеты времен войны, плащ-палатка…
Временами сундук с музыкальным напевом самопроизвольно захлопывался, и мама каждый раз рисковала остаться без головы. Поэтому я всегда стояла рядом и держала крышку, когда она доставала теплые вещи или прятала их на лето.
И вот осенью я вдруг заметила в сундуке запертый небольшой ящик. Он стоял на толстой подставке, и сквозь щель в нем что-то поблескивало, а ключа не было. Когда же я по нему стукнула, раздался звон, точно задребезжали двенадцать хрустальных рюмок, которые стояли у мамы в горке.
— Ой, мама, подари! — заныла я.
— Бабушкин хлам… — Мама раздумчиво подержала ящик в руках, потерла, крышка заблестела глубоким вишневым лаком. — Ладно, бери это сокровище Аладдина…
Вот из-за этого ящика и прилип ко мне Степка-балбес. Он увлекался часовым делом и вообще кумекал в механике, и я его позвала к нам, чтобы посоветоваться, как открыть ящик без ключа.
А он увидел его на подоконнике и завопил, как дикий индеец. Побледнел, приложил к уху, точно прослушивал морскую раковину, заболевшую бронхитом. Он четко рисовался на фоне окна и напоминал курносого дятла.
— Что это — сечешь?
Он покачал головой. И с тех пор стал ходить к нам ежедневно, как на службу; он даже перестал книжки Фиры Львовны читать.
И мама многозначительно говорила:
— Опять твой очарованный балбес явился…
И я многозначительно усмехалась: неудобно же объяснять, что он влюблен в бабушкин ящик…
Нет, конечно, я бы хотела, чтоб хоть Степка-балбес… Но меня не привлекает «любовь», как ее понимают некоторые девчонки: муж, квартира, высокая зарплата… Мне нужен друг, чтобы он меня понимал, чтоб я умнела рядом с ним. А мальчишки для этого не годятся. Они ведь глупее нас, даже этот гениальный Степка-балбес.
Мама сегодня сказала, что у меня «одни мальчишки на уме». Во-первых, это неправильно, разве что Сорока, а во-вторых, ну и что? Вот у Любы есть пес, огромный ньюфаундленд, он заигрывает, гуляя, со всеми собаками женского пола. И это естественно, никто вокруг этого пиф-пафа не разводит.
«Жизнь — это форма существования белковых тел», — говорит часто Фира Львовна. И она права, хотя в нашем возрасте трудно не мечтать о чудесах…
Да, вчера она сказала, что мне стоит заниматься психологией, что биология — не моя стихия. С чего бы это?
— Мечется она ужасно и всем жизнь портит. Знаете, я — объективная мама: я ее люблю, но не могу не видеть недостатки…
— Они возрастные…
Но мама явно решила меня «разоблачить» до конца, до самого донышка.
— Катька вечно позирует! А какая эгоистка! Как она высокомерна с товарищами, со взрослыми! Я пытаюсь ее одергивать, высмеивать — обижается…
Я сидела тихо, как запечный таракан, я боялась, что они меня заметят. Такая удача раз в сто лет выпадает: знать, что о тебе говорят взрослые…
