Записки старшеклассницы - [12]
Вот Татка и разболтала всем о моем «даре», и даже Сенька пристал с гаданьем.
И никто моей хитрости не замечал. А я делала просто. Я всем говорила, что они хорошие, только притворяются грубыми и развязными, что их не понимают, не видят, какие в них заложены способности, что они могут стать лучше…
В результате мальчишки стали ко мне относиться даже с почтением, а девчонки еще больше ехидничали.
Особенно я прославилась на танцах, когда Сенька как-то стал мне комплименты говорить. Я и предложила:
— Хочешь, предскажу, что ты мне собираешься говорить?
Он-то не знал, что меня Сорока посвятил во все способы их кокетства с девчонками. У них была система разработана, называлась «Алгоритм». Например, толстушке они говорили, что она царевна Лебедь; тощей — что именно из таких получаются чемпионки по гимнастике; глупой — что только с ней глубоки самые обыденные слова. Принцип был — идти от противного. Ну, а поскольку со мной мальчишкам всегда неуютно, Сенька должен был сообщить, что со мной ему необыкновенно легко, что я похожа на киноактрису…
Короче, Сенька как открыл рот от моего ясновидения, так почти час и не прикрывал его, а Сорока мне осторожно подмигивал, — мы чувствовали себя как два великих заговорщика.
Все-таки удивительно, как мы понимали друг друга без слов!
В общем, Сова их искала, а мы молчали, только хихикали, слушая ее дуэт с Сорокой, который совершенно осип от попытки загорать назло природе.
— Норму же они выполнили… — сипел он, — может, устали, пошли отдохнуть…
— Почему тяпки брошены на поле?
— Наверное, живот схватило…
— Сразу у двоих?
— Бывает и у двадцати. После маришкинского борща мы все чуть на тот свет не отправились…
За ужином Гриши и Сидорова не оказалось. Сова села у мальчишек: она решила ждать их хоть всю ночь. И тогда в одиннадцать вечера Сенька, поняв, что добром она не уйдет, сознался, что ребята уехали в город…
На другой день, как только мы проснулись, к нам явился сияющий Сидоров и позвал в их класс «кутить».
— Мы колбасу привезли твердокопченую, Гришкина мать печенья напекла…
Тут поднялась Сова и спросила металлическим голосом командора:
— Почему вы сбежали в город?
За Сидоровым появился Гриша, он никогда не уклонялся от ответственности.
— Вы бы нас все равно не пустили…
— Сидоров, я с вами разговариваю…
— А в чем дело? — томно удивился Сидоров. — Норму мы выполнили, к началу работ не опоздали…
— Какие у вас оказались срочные дела в городе?
Сова смотрела сквозь мальчишек.
— Надоело! — вскинул голову Сидоров. — Борщ и суп с макаронами, суп да борщ, и ночью холодно…
— Мы привезли для всех теплые вещи… Я специально поехал, он бы не дотянул, ну и еды родители подкинули…
Сова встала перед Гришей, как памятник Медному всаднику.
— Вы вторично нарушили дисциплину. А теперь уезжайте, вы исключены из бригады за дезертирство.
После этого работа уже ни у кого не клеилась. Мы смотрели на «дезертиров», а они прогуливались рядом и на все высказывания Совы отвечали, что днем поезда нет, а раз они исключены, то могут гулять где угодно. Мальчишки бегали к ним, совещались, а потом подходили к Сове и канючили:
— Оставьте ребят, они исправятся…
— Ну что вам стоит…
— Всё принципы, принципы, а мы живые люди…
Во время обеда Сидоров и Гриша сели демонстративно напротив кухни, жевали благоухающую воблу и соблазняли:
— Не надоела еще бурда? Идите к нам…
А тут очередные поварихи, создавая очередной дежурный борщ, проявили излишнюю изобретательность: создали особое блюдо — первое и второе вместе. Борщ с гречневой кашей. Судя по художественной литературе, такое наши предки едали, но, видимо, в иной модификации, как выразился ученый Димка.
Обычно мы всё подчищали, на аппетит никто не жаловался, вернее, на его отсутствие. Но тут все так острили, особенно Сенька, что Татка, дежурная повариха, швырнула в него половником и разревелась.
— Хватит английских лордов разыгрывать, — вступился Сорока, — повозился бы в нашей кухне…
— А ты пробовал?
— А то нет? Кто вчера дежурил? Вот останься сегодня за повара, раз тебе больше всех надо…
— И останусь…
— И оставайся.
— И останусь, не заплачу… — Голос Сеньки дрогнул: он понял, что влип.
Сам Сорока ничего не ел, его знобило; у нас не было ни аптечки, ни термометра, потому что по дороге в колхоз Гриша сел на сумку со всеми медицинскими принадлежностями.
— Поезжай домой, — просила Сороку Анна Сергеевна. — В пять поедут Сидоров и Гриша, они проводят.
— Не поеду, — хрипел он.
— Не будь ослом, пожалуйста.
— Буду.
— Здесь ты еще больше простынешь.
— Не поеду.
Мне нравилось, что он не куксился, как некоторые мальчишки, которые из себя умирающих строят при первом чихе. Я дала ему свой шарф на шею, и он повязался кротко, хотя все хихикали. Шарф у меня розовый и разрисован детишками на горшках (мамин юмор). Но Сорока после нашей зимней ссоры не реагировал на подначки.
