Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма - [26]

В сезоне 1928/1929 в Большом театре гастролирует известный тенор Дмитрий Смирнов. Он поёт Герцога, Ромео, Левко, Дубровского. Мне не пришлось попасть на эти спектакли, но я слушал их по радио. Голос Смирнова не блистал красотой тембра, однако певец обладал хорошей вокальной школой, огромным дыханием, которое он старался показывать, особенно во время филировки высоких нот, доходя иногда до трюкачества (ронял платок и поднимал его, филируя высокую ноту). Из недостатков у него была несколько мелковатая вибрация, похожая на дрожание голоса. На сцене пел и лирические, и некоторые партии лирико-драматического тенора.

По ложному доносу в 30-е годы была прервана удачно начинавшаяся карьера лирико-характерного тенора Николая Евграфовича Еварестова, который на сцене выступал как Эварестов — десять лет лагерей он отбывал на Соловках. Уроженец Уфы, он ушёл с третьего курса Казанского медицинского института, чтобы профессионально заняться пением, окончил ГИТИС, после чего был принят в Большой театр, где пел Принца в «Любви к трём апельсинам», Шуйского, Базилио в «Свадьбе Фигаро». После реабилитации вернулся в Москву, подрабатывал настройщиком, пел в церкви и, насколько мне известно, жив до сих пор.

Допевали последние года басы Хрисанф Венедиктович Толкачёв и Михаил Андрианович Арсеньев. Некоторое время работала в Большом театре Ольга Николаевна Благовидова — она исполняла партии Ольги и Лариной в «Онегине», Полины, Иродиады в «Саломее». Затем пела в Грузии и на Украине, но прославилась как очень плодовитый профессор пения в Одесской консерватории, среди её учеников Зоя Христич, Бэла Руденко, Николай Огренич и яркие представители нынешнего молодого поколения Иван Пономаренко, Людмила Шемчук и Александр Ворошило (последние двое работают сейчас в Большом театре).

Музыкальное руководство Большого театра возглавлял Вячеслав Иванович Сук. Дирижёрами были Николай Семёнович Голованов, Арий Моисеевич Пазовский, Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов, Лев Петрович Штейнберг, Александр Петрович Чугунов, Василий Васильевич Небольсин. Если дирижёрские кадры группировались вокруг всеми уважаемого Сука, то режиссёрская сторона была в состоянии, как говорят, творческого поиска. Из старых режиссёров работали Владимир Аполлонович Лосский, Фёдор Фёдорович Эрнст, Владимир Леонардович Нардов, Иосиф Михайлович Лапицкий. В 1929 году был приглашён режиссёр Николай Васильевич Смолич. Муссировались слухи о приглашении для отдельных постановок Мейерхольда и Таирова. Некоторые спектакли ставили драматические режиссёры Алексей Денисович Дикий («Любовь к трём апельсинам») и Иван Николаевич Просторов («Трильби»). Интересным явлением режиссёра-педагога был Андрей Павлович Петровский.

Большой театр 1928-29 годов — это театр робких исканий нового. Но в то же время это театр больших традиций, огромного репертуара, великолепного состава оперной труппы. Искания начались сразу после Октябрьской революции и проходили под лозунгом: «Пролетарскую культуру могут творить только люди, вышедшие из среды пролетариата». Композиторы — не дети рабочих и крестьян-бедняков назывались «попутчиками», потому что им «по пути» было с рабочими!

Хочу напомнить, что тогда делалось в искусстве вообще. Не было специального министерства культуры или комитета по делам искусств. Суровая жизнь, диктатура пролетариата, ограничивающая другие классы и классовые прослойки, питала недоверие как к интеллигенции в целом, так и к артистам в частности. Достаточно сказать, что на коллектив Большого театра в 2 тысячи человек было в то время всего 10–15 членов партии! В стране действовал РАПМ (Российская ассоциация пролетарских музыкантов) — по-своему левацкая организация, не признававшая тех, кто не состоял в РАПМе, не происходил из рабочей среды. Поэтому деятели театра не были объединены общей задачей создания полноценного оперного спектакля, который бы прославил советское искусство в целом. Но всё же жажда коллектива идти вперёд, чтобы удовлетворить возросшие требования рабочего зрителя, была налицо.

В газетах сквозили фразы «Пролетарские деятели взяли на буксир Большой театр» («Литературная газета», 24.11.1932). С огромным удовлетворением газета «Советское искусство» писала 17 февраля 1931 года: «Старая московская консерватория прекратила своё существование <…> Вместо консерватории создана высшая музыкальная школа».

Одним из первых, кто понял, что новому зрителю в театре, в том числе в оперном, нужна правда, был Станиславский. Этого зрителя нельзя было прельстить только пением, тем «костюмированным концертом», каким являлась в те годы опера Большого театра. Многие певцы Большого откликнулись на призыв Станиславского создать в оперном театре ту сценическую и музыкальную правду, ради которой он сам отдал много лет жизни. Сначала это были своего рода курсы по повышению сценического мастерства для артистов Большого театра, а затем была организована студия. И таким мастерам с большим «багажом», как Сергей Мигай, Елена Степанова, Конкордия Антарова, Борис Евлахов, Александр Богданович, не зазорно было сесть за учёбу, благо учителем был сам Станиславский.