Записки о болгарских восстаниях - [48]

Мне очень хотелось знать, куда ушли турки и наш коварный «благодетель» дядя Вылю — не остался ли он здесь, чтобы меня выследить? Вернулись ли турки в село или сидят поблизости и подстерегают меня? Последнее предположение казалось мало вероятным, но если они все-таки остались, думал я, это кончится для меня плохо. Поэтому я не покидал своего убежища.

Немного придя в себя, я мысленно вернулся к тому, что произошло несколько часов назад, и, когда перебрал в памяти все события последних дней в голове у меня помутилось, меня снова пробрала холодная дрожь. Пожалуй, не стоит объяснять, что мы пали жертвой мерзкого старика, дяди Вылю.

—

Что больше всего повлияло на черную душу нашего «благодетеля»? Когда и как встретился он с турками и продал им наши жизни, какие награды посулили ему — этого я не могу сказать. Знаю наверное только то, что он предал нас в первый же день, но турки побоялись сразиться с нами в открытом бою. Мое предположение подтверждается тем фактом, что новый мостик был построен специально для нас, а этого не сделаешь за один день.

—

Часть третья

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ВОССТАНИЕ В ПЕРУШТИЦЕ

Среди других повстанческих пунктов Перуштица стоит на первом месте, если не считать Панагюриште, Батака и Клисуры. Бенковский возлагал на нее большие надежды. Он сам несколько раз побывал в Перуштице. Останавливался он в доме Дино Гечова, тестя доктора Васила Соколского, и сюда перуштинская интеллигенция приходила для беседы с ним.

Перуштица — чисто болгарское село, расположенное в двух с половиной часах ходьбы от Пловдива.

Здесь, как и в других пунктах, спешно готовились к восстанию. 23 апреля, на самый Юрьев день, сюда прибыл из Панагюриште Спас Иван Гинев с «кровавым письмом», а сапожник Кочо-Чистеменский приехал из Пловдива раньше — 22-го.

Но перуштинцы и без них уже были готовы восстать. Правда, некоторые старики возражали, говорили, что следует подождать, пока не выяснится положение дел, но Кочо и Спас уговаривали людей, утверждая, что весь болгарский народ уже поднял знамя свободы.

Разумеется, весть о долгожданной свободе привела всех в неописуемый восторг. Молодые парни сразу же вооружились ножами и длинными ружьями, в те времена столь дороги сердцу каждого болгарина, и принялись расхаживать по улицам, а девушки ласково улыбались им. В первый и во второй день никаких событий не произошло, и это еще больше воодушевило крестьян. За это время они два раза посылали людей в Пловдив с просьбой прислать на всякий случай подкрепление — знамена башибузуков уже алели неподалеку от Перуштицы, на Власевце, Вылковицах и Мишевом кургане, а на Блато водрузили синее знамя, и около него собралась добрая сотня конных черкесов.

—

Вокруг села повстанцы расставили дозоры, а укрываться решили в церкви святого Афанасия, хотя она стояла в таком месте, которое нельзя было считать удобной оборонительной позицией. В церкви укрылись женщины и дети, а боеспособные мужчины засели у ограды, в которой были сделаны бойницы для ружей. Начальником обороны избрали Петра Бонева, участника восстания в Сербии: ему помогали Кочо Чистеменский и Спас Гинев. Но башибузуки тоже не спали — в их лагере с каждым часом наблюдалось все большее оживление. Они постепенно продвигались к селу, время от времени предпринимая атаки.

—

Человек тридцать-сорок женщин, мужчин и детей, без ведома своих руководителей, вышли из церкви святого Афанасия и направились к «Цыганскому кургану» сдаваться башибузукам. На сдаче особенно настаивали именитые местные жители, принципиальные противники любых восстаний. Петр Бонев, находившийся в то время на позициях у южной окраины села и другие бывшие с ним видные повстанцы не знали о капитуляции своих односельчан. Сдавшихся увели в деревню Устину. Немного погодя люди, укрывшиеся в старой церкви святого Архангела, преимущественно женщины и дети, узнали о том, что их односельчане, покинув церковь святого Афанасия, сдались, и решили последовать их примеру во главе с сельскими священниками Петром и Стоименом. Услышав об этом, мужчины, находившиеся на позициях, бросили все и, встревоженные, побежали к «Цыганскому кургану» искать жен и детей, которые ушли в толпе сдавшихся. Найдя свои семьи, они таким образом, волей-неволей тоже сдались башибузукам.

В то время как перуштинцы подходили к башибузукскому лагерю, один француз, ехавший верхом из Пловдива, закричал по-турецки:

— Не бойтесь! Идут войска султана!

Башибузуки, не разобрав, что это «френк-гяур» /неверный француз/, стащили его с лошади и зарубили. Убийство этого постороннего человека послужило сигналом к разыгравшейся затем кровавой драме. Человек триста-четыреста — главным образом женщин, детей и больных мужчин — уже успело сдаться башибузукам у «Цыганского кургана». Во время сдачи не произошло ничего особенного. Но вот внезапно раздался зверский голос главаря башибузуков Адила-аги. Он скомандовал своим дикарям «Дйон гери!», и длинные ятаганы засверкали в воздухе. Страшная минута настала для беззащитных перуштинцев, со всех сторон окруженных дикой ордой. Они пали на колени перед разъяренными турками, и к небу неслись их отчаянные крики, мольбы о пощаде, плач малых детей.