Записки о болгарских восстаниях - [46]

Мы приблизились шагов на пять-шесть к левому берегу речки, поросшему деревьями и густыми зарослями. О близости ее можно было догадаться только по шуму, свойственному горным потокам, так как она скрывалась за высоким берегом и густым лесом. Но прежде чем узреть прозрачный лик реки Костини, мы увидели перед собой мост, по которому нам предстояло ее перейти. Этот странный мостик был сделан из двух отесанных бревен шириною в пядь, перекинутых с одного берега на другой. А еще страннее было, что ни на прибрежной траве, ни на самом мосту, чистом и гладком, как зеркало, не оказалось никаких человеческих следов.

Впрочем, это было объяснимо: во-первых, каждый день шел дождь, смывая и заливая все следы: во-вторых, место здесь было глухое, и за целый месяц едва ли больше двух-трех человек переходило речку по этому мостику. Не дойдя до него, дядя Вылю обернулся и, оглядев нас, остановился, показывая своей клюкой на высившуюся перед нами гору.

— Видите вон ту гору, над которой клубится туман? — спросил он.

Желая узнать, что еще скажет наш благодетель, мы тесной кучкой столпились вокруг него.

— Бог даст, перевалим через нее к вечеру — вот и пришли на место, — объяснил он. — Ну, идемте скорей, да держитесь друг за друга, чтобы не свалиться в воду, и ничего не бойтесь.

Следуя гуськом за дядей Вылю, мы ступили на гладкий мостик. Я шел позади всех. Речка, не очень глубокая, текла с быстротой пули. Оба ее берега были высотой в несколько аршин. В том месте, где мы ее переходили, прибрежные заросли были очень густы, а ветви деревьев сплелись, образуя над речкой свод, напоминавший крытый базар в городе. Шагая по мостику, мы обеими руками держали перед собой ружья навесу, чтобы не потерять равновесия.

Дядя Вылю и Бенковский уже ступили на противоположный берег, а мы трое — отец Кирилл, Стефо и я — еще шли по мосту. Все молчали. Тогда я заговорил. На правом берегу реки было много признаков того, что мост построен только что, и, заметив их, я решил обратить на это внимание своих товарищей и узнать, согласны ли они с моим выводом.

— Надо бы тебе знать, что мы не на пловдивском мосту через Марицу, а в Тетевенских горах, на реке Костине, — отозвался Бенковский, оглянувшись.

Это были его последние слова… Его прощание…

Не успел он закончить фразу, как дядя Вылю, наш благодетель, преданный дядя Вылю, которого мы называли отцом родным, внезапно бросился на землю, пополз на четвереньках и спрятался за упавшим деревом. Я не сразу догадался, в чем дело, ничего не поняли и мои товарищи. Я хотел было спросить старика, почему он пополз, но не успел, — голос отказался мне служить, язык прилип к гортани. Выстрелы двадцати с лишком ружей грянули с обоих берегов реки — чуть ли не с четырех сторон. Пули зажужжали вокруг нас, как пчелы.

— Вурун! Тутун! Дейн бре! Басын! /Бей! Держи! Лови! Топчи!/ — раздались турецкие боевые кличи одновременно с первыми выстрелами.

Я не могу подробно рассказать об участи моих товарищей. Ужас потряс все мое существо, парализовал и разум, и мужество, и все человеческое во мне!.. Не могу похвалиться, что я взялся за оружие или занял оборонительную позицию. Нет! Я ничего не сделал, даже не увидел, что стало с тремя моими товарищами, шедшими впереди. Да и с кем мне было сражаться? С ветром и лесом? Нигде не было видно ни человека, ни ружья, ни черта, ни дьявола! Мне почудилось, будто все это сон. Всего десять минут назад мы узнали о «двенадцати знаменах», о бегстве всех «собак» в Софию, о пушечных выстрелах «деда Ивана», и вдруг — клики «вурун!», «тутун!»… окаменеть можно!

Как только грянули первые выстрелы и раздались грубые голоса, густое облако порохового дыма заполнило пространство под сводом ветвей над рекой. Кажется, я несколько секунд простоял на мосту в оцепенении. Помню только, что сквозь клубы дыма смутно увидел Бенковского. Он дернулся, раскинув руки, зашатался и рухнул на землю ничком. Я содрогнулся, но по-прежнему ни одной мысли не было у меня в голове. Бенковский сжимал в руке один из своих револьверов… Больше я ничего не видел, поэтому позвольте мне рассказать хотя бы только о моих злоключениях.

…Я окончательно пришел в себя лишь когда окунулся в буйные воды реки. Не могу сказать точно, умышленно ли я бросился с моста в реку или же упал в бессознательном состоянии. Несколько минут меня несло стремительным течением, наконец удалось стать на ноги. Надо вам сказать, что я был в клеенчатом пальто, застегнутом на все пряжки и пуговицы, и оно мешало мне двигаться, кроме того я нес на себе сумку с патронами, в две оки весом, бинокль, револьвер и разные другие вещи, а после дождей напор воды в Свинарице был очень силен. Пока поднимаешь одну ногу, другая подгибается, теряешь равновесие и снова падаешь в воду. Едва придешь в себя, только начнешь вспоминать о том, что мы стали жертвой гнусного предательства со стороны нашего благодетеля, дяди Вылю, как грубый голос турецкого командира и новый ружейный залп снова бьют тебя, как обухом по голове. А пули все жужжат и жужжат!.. Наконец течение приволокло меня к длинной ветви, и я ухватился за нее обеими руками. Приткнулся к левому берегу реки, в бешенстве вонзил все свои десять пальцев в землю и, как дикая кошка, принялся карабкаться на берег. Не знаю, действительно ли он был очень крут, или мне так казалось, но взобраться на него я смог лишь после того, как несколько раз скатывался вниз на животе.