Записки о болгарских восстаниях - [33]

Вскоре два беловчанина привели Саида и принесли его оружие.

Иностранцы завалили нас подарками — тут были и оружие, и бинокли, и седла, и кони, и многое другое. Казначей нашего отряда Марин Шишков высыпал на стол целую торбу серебряных монет — меджидий — и предлагал заплатить за подношения, но все дарители благородно отказывались от платы — даже за оружие, которое мы сами просили продать нам, так как очень в нем нуждались.

Прием продолжался целый час. Кто только ни приходил приветствовать воеводу! Среди посетителей был один серб, явившийся лишь затем, чтобы прочитать Бенковскому посвященную ему оду. Она начиналась примерно так: темная туча идет от города Панагюриште, а посреди нее летит орел с огненными крыльями. Туча эта символизировала наш летучий отряд, а под орлом подразумевался Бенковский. Декламируя свои стихи, серб три раза умолкал, чтобы смахнуть слезы. Он говорил, что сам сочинил эту оду, но я не верю, чтобы в Белове когда-либо жил поэт.

После серба перед воеводой предстал болгарин лет пятидесяти, в брюках западноевропейского покроя. Он вел за руку юношу лет двадцати с небольшим, миловидного, как девушка, с коротенькой сабелькой у левого бедра.

— Болгарские вельможи и воины! — начал пожилой болгарин, положив руку на голову юноши. — Вот мое самое большое богатство! Отдаю его во имя блага нашего дорогого отечества. Вручаю его вам: поручите ему любое дело. Зовут моего любимого сына Владимиром.

Отец Владимира еще долго говорил в самом патетическом тоне, о себе же сказал, что зовут его Нено, и что он много лет учительствует в Пазарджике. Владимира приняли в наш отряд на должность писаря и переводчика с французского языка — он говорил по-французски. Бенковский думал, что когда-нибудь к нам будут приходить иностранные корреспонденты и посланцы, как они приходили к повстанцам в Герцеговине и Боснии.

У далматинца Ивана Шутича на стене висели хорошее ружье системы Лефоше и револьвер: мы хотели было их купить, но Шутич сказал, что скорее даст голову на отсечение, чем расстанется со своим любимым оружием.

— На что тебе оружие, раз ты отправляешься в Адрианополь? — спрашивали его повстанцы.

Большинство беловских иностранцев готовились бежать в Адрианополь, как только восстание начнется в Белове.

— В Адрианополь? Вы меня обижаете, господа! — крикцул Иван Шутич оскорбленным тоном. — Отправиться туда — это все равно, что бежать от защитников свободы, от моих братьев славян! Нет, я бросаю свой дом и все дела и вместе с женой присоединяюсь к вашему отряду!

Бенковский, как и все мы, засиял от радости, услышав, что иностранцы и даже их жены сочувствуют нашему делу.

— Запиши, — торжественно приказал он мне, зная, что я веду дневник, — запиши, что сегодня, 27 апреля, к нашему отряду присоединилась и супруга Ивана Шутича, Мария Ангелова, наша соотечественница, болгарка; ее имя войдет в историю.

Мария Ангелова, она же Йонка, молодая женщина лет семнадцати-восемнадцати, была родом из Татар-Пазарджика. Она уже успела связать свои узлы и была готова уйти вместе с мужем.

Но не только Иван Шутич и его жена выразили желание присоединиться к нам. Крыстю Некланович, тоже далматинец, надел болгарскую повстанческую форму и большую меховую шапку с галунным крестом и давно уже дожидался аудиенции, чтобы записаться в отряд. Его примеру последовали далматинцы Савва Андреевич, Стефо /брат Крыстю/, Георгий Некланович, Иван Некланович, немец Альбрехт и другие лица, имен которых я, к сожалению, не помню. Они больше нас самих радовались, что им представился случай уйти с нашим отрядом и хоть несколько дней пожить вольной жизнью. По их словам, многие местные славяне тоже присоединились бы к нам, не будь они сейчас на дальних лесопилках. Всем записавшимся мы дали хороших коней и снабдили всем необходимым.

— Госпоже подберите самого лучшего и смирного коня, — приказал Бенковский.

Я не говорю здесь о болгарах — понятно, как они жаждали попасть в наш отряд, если этого хотели даже иностранцы.

В тот день в Белове случайно находился и Георгий Консулов, давний друг Левского, житель Татар-Пазарджика, наш известный деятель, принимавший активное участие в кампании, которая предшествовала Апрельскому восстанию.

Нет нужды говорить, что если радовались даже иностранцы и все те, кто лишь в тот день узнали о существовании революционного комитета в Болгарии, то как должен был ликовать Консулов, когда осуществилось то, о чем он мечтал столько лет. Он подарил нам коня и кое-какие вещи. Правда, было и одно «но» — Консулов принадлежал к той категории патриотов, которых я в первой части своих «Записок» назвал «сочувствующими»…

Когда пришла пора тронуться в путь, Георгий Консулов заметно забеспокоился, но что именно смущало его, сказать не решался.

— Желаю вам успеха, братья!.. Дерзайте! — твердил он.

— Чем вы так смущены? — спросил его Бенковский.

— Может быть, вам грозит опасность?

— Пора уезжать, а то поздно будет! — ответил тот.

— Время у нас еще есть, — отозвался Бенковский, полагая, что Консулов говорит об отъезде нашего отряда.

— А куда, собственно, спешить?

— Вам в одну сторону… а нам в другую… Люди нужны везде, — ответил Консулов, слегка краснея и тем самым расписываясь в том, что далеко ему до таких буйных головушек, как мы.