Записки о болгарских восстаниях - [31]

То же самое можно сказать о балах, где кавалеры в белых перчатках и разнаряженные дамы собираются в ярко освещенных залах только из лицемерия, притворяются, говорят не о том, что у них на душе, а о том, что приятно слышать другим. Эти балы я ставлю неизмеримо ниже нашего хоровода постол, пляшущих на луговой траве. Здесь никто никому не лжет, не притворяется, не лицемерит, здесь нет никаких правил поведения и бессмысленного этикета.

—

Прошла уже неделя с тех пор, как мы восстали, но если не считать Панагюриште, Копривштицы и некоторых других населенных пунктов, с которыми мы поддерживали связь, нам решительно ничего не было известно о положении дел в селениях и пунктах IV повстанческого округа. Что происходило, например, в Пловдиве, Татар-Пазарджике, Батаке, Перуштице, Карлове и других городах? Восстали они или же до сих пор остаются просто зрителями? Мы и этого даже не знали. Я уже не говорю о трех других округах — Тырновском, Сливенском и Врачанском… Каждый день многочисленные курьеры отправлялись из нашего лагеря в разные стороны, но никто не достиг места своего назначения. Одни возвращались через несколько часов, говоря, что только птица могла бы перелететь над турецкими полчищами, которые расползлись повсюду, как муравьи; другие не возвращались вовсе — очевидно, они были убиты или сбежали. Итак, мы, как и раньше, находились в полном неведении, способном навести на самые неприятные мысли, но мы пока толковали все в свою пользу. Нас еще окрыляли вера и святая надежда.

Вечером 26 апреля нам сообщили из Белова, что окрестные болгарские селения готовы взяться за оружие, но не решатся ничего предпринять, пока своими глазами не увидят повстанческие вооруженные силы или какого-нибудь из болгарских воевод.

Поездка в Белово и без того входила в план ближайших действий нашего отряда.

—

4

И вот перед нами предстало Белово. Жители его уже знали от наших посланных вперед дружинников, что воевода Бенковский приближается к их селу. Как известно читателям, в этом селе находится станция Гиршовой железной дороги, здесь заканчивается константинопольская линия, помещается управление лесоразработок, и в те времена здесь проживало много образованных европейцев — немцев, итальянцев, французов, греков и других иностранцев. Наконец-то мы получили возможность встретиться с нейтральными лицами, которые могли познакомить с нами весь цивилизованный мир. Вот почему мы в этом селе должны были «вести себя, как ангелы», чтобы ни в коем случае не подать повода к тому, чтобы нас называли варварами, грабителями и т. п.: ведь иностранцы всегда непрочь оклеветать, придравшись к ничтожнейшим пустякам, лишь бы блеснуть перед соотечественниками в Западной Европе всякими фантастическими выдумками о «сказочном Востоке».

Поэтому мы с секретарем Т. Георгиевым пошли к Бенковскому и посоветовали ему не быть слишком строгим в присутствии европейцев и вообще вести себя осмотрительно, ибо все взоры будут устремлены на него.

— Я их всех посвяжу, как собак! Никому не позволю на меня глазеть, — сердито отозвался на это Бенковский. — Они все до единого наши враги и шпионы, служат Турции и своим правительствам.

Но после долгих уговоров он все-таки пообещал сдерживаться и начал приводить в порядок свое обмундирование, приказав отряду остановиться и заняться тем же.

Теперь Бенковский стал походить на настоящего воеводу и по одежде, на которую он раньше не обращал большого внимания. Он сбросил с себя промокший суконный плащ и клетчатую накидку и остался в повстанческой форме — черной каракулевой шапке с красным суконным верхом, украшенной павлиньим пером, кокардой в виде позолоченного льва и желтым шелковым шнуром, который одним концом был прикреплен к шапке, другим — к плечу: коротком мундире из зеленого грубошерстного сукна с красным воротником и медными пуговицами, плотно облегавшем его тонкий стан: белых узких рейтузах, тоже суконных, с желтыми лампасами из галуна, сапогах выше колен. Оружие его состояло из двух револьверов с белыми костяными рукоятями, висевших у него по бокам на добротных ремнях и шнурах, сабли с серебряной рукоятью, и ружья — винчестера. Через плечо у него были перекинуты полевая сумка для бумаг, бинокль, компас и другие мелочи. Все это придавало ему вид заправского повстанца. Члены штаба оделись примерно так же, но попроще.

Наиболее видные парни из отряда, гордившиеся своими черными вьющимися усами — символом удальства, — горячили коней, стараясь занять первое место в авангарде. Им хотелось раньше других поразить белов-чан и иностранцев своим представительным видом. Нет нужды говорить, что усы у них были закручены вверх и торчали, словно рожки. За авангардом ехал отец Кирилл, застегнутый на все пуговицы и одетый с подобающей его сану строгостью: борода его в пол-аршин а длиной разостлалась по всей груди, черные волосы спадали на плечи. Знаменосец Крайчо, обладатель пышных русых усов, вынул зеркальце и, повернувшись спиной к товарищам, принялся подкручивать их, стараясь придать им форму кренделя.

— Посторонись-ка, дядя Крайчо, а то, того и гляди, забодаешь меня своими рогами, — крикнул ему шутник, у которого под носом не росло ни волоска.