Записки о болгарских восстаниях - [32]

Выстроившись попарно, мы четким маршем пошли к Белову. Зазвенела песня. Серый конь Бенковского — наш воевода сел на него впервые — то и дело поднимался на дыбы. Едва показалась окраина Белова, мы сквозь туман увидели перед собой вооруженных людей; они бежали нам навстречу, еще не видя нас, а увидев, остановились и, быстро разделившись на две шеренги, стали по обе стороны дороги. Это была делегация славянской колонии Белова — десятка два далматинцев, сербов и других славян. Это были люди средней руки, трудящиеся, идеалисты. К ним присоединились и несколько итальянцев. Многие надели болгарские шапки с крестами и львами. Взволнованные, растроганные нашим прибытием, они по-солдатски смотрели в глаза воеводе, словно своему командиру.

Мы приблизились к ним, раздались оглушительные «живио!» и «вив а, капитан Бенковский! Немного подальше нас встретила толпа болгарских парней, тоже вооруженных. Они находились в самом восторженном настроении. Все беловчане от мала до велика, взбудораженные нашим внезапным появлением, бежали нам навстречу, обнажив головы, а красные фески валялись в грязи, разорванные на клочки.

Но взволнованы были не только болгары да славянская колония в Белове. Их ликование разделяли и чужеземцы, даже греки. Иностранцы издали махали нам своими головными уборами, а их столпившиеся у окон жены — белыми платочками. Гремели болгарское «да живей!», сербское «живио!», итальянское «вива!», русское «ура!».

Отряд торжествовал. Он был в апогее своей славы. Усатые повстанцы потягивали кончики усов и, вероятно, желали, чтобы усы были еще длиннее; наши певцы двигались, выпятив грудь колесом, чтобы привлечь к себе внимание: прочие всадники горячили коней все с той же целью. Но — тщетно, ведь бойцы были только созвездием, а Бенковский — светилом. Гарцуя на коне, он с каждой минутой принимал все более величественный вид: это его встречали овациями, в него впивались быстрые, любопытные взгляды, и женщины вытягивали нежные шейки, чтобы получше рассмотреть его.

Я и теперь помню выражение его лица. Будь он от природы слабым и уступчивым, он легко мог бы потерять присутствие духа среди этой разношерстной толпы, глазевшей на него. Но он ничуть не переменился, только держал себя с достоинством, подобающим его положению. На все восклицания и приветствия он невозмутимо отвечал кивком головы или взмахом сабли, которую держал в правой руке. Возможно, наш воевода отнесся бы отзывчивей к народному ликованию, будь он пророком и знай, что эта пышная встреча в Белове 27 апреля окажется последним торжественным днем нашего «царствования»!..

Находившиеся в Белове иностранцы — немцы, итальянцы, греки и прочие, — то ли искренно сочувствуя нам, то ли из трусости или просто из вежливости, не замедлили нанести нам визиты. Они оделись по-парадному — им было невдомек, что некому оценить их галстуки и фраки. Они поздравляли нас с успехом восстания, выражали по этому поводу свою радость и делали вид, что ликуют больше, чем сами болгары. Бенковский отвечал им по-итальянски и по-польски, порой пользовался услугами добровольных переводчиков. Я очень опасался, как бы эти их светские манеры и обезьянье жеманство не вывели из терпения нашего воеводу и он не оскорбил бы гостей. Но опасения мои оказались напрасны, Бенковский не сказал посетителям ничего обидного, только под конец вспылил.

За разговором он то и дело поглядывал в окно, на повстанцев, как я уже говорил, они расположились на отдых перед домом священника, отца Михаила. Очевидно, Бенковский заметил какой-то непорядок и пожелал что-то сказать бойцам. Он толкнул, но окно не открывалось. Он толкнул его раз, толкнул другой. Тогда он, не извиняясь, оборвал свою речь и, недолго думая, изо всей силы ударил кулаком по стеклу. Стекло разбилось на мелкие кусочки. Высунув голову наружу, Бенковский строгим тоном отдал какой-то приказ и, снова обернувшись к гостям, которые в испуге переглядывались, возобновил прерванную беседу, словно ничего не случилось.

Мы приказали арестовать и обезоружить всех турок, находившихся в Белове. И тут к нам пришел некий Тратник, словенец, местный лесничий инспектор, — человек с бородой до пояса — и сказал караульным, что хочет видеть воеводу по важному делу. Его впустили.

— Господин капитан, — начал Тратник тоном подчиненного, просящего отпуск у своего начальника, — я пришел просить пропуск для моего Саида. Прикажите караульным не трогать его и не отбирать у него оружия.

Саид был турком, слугой Тратника.

— Кто ты такой и на каком основании просишь такое? — поинтересовался Бенковский, снова сжимая кулаки.

— Господин капитан, я словенец, местный лесничий инспектор и подданный его величества австрийского императора, — ответил Тратник, делая ударение на титуле своего монарха.

— Если ты немец, а твой государь — неограниченный деспот в своей стране, то я болгарин и беспощадный повстанец на земле своих отцов! Я тут хозяин! — грозно крикнул Бенковский и с такой силой ударил кулаком по столу, что чашки с кофе попадали на пол. — Сейчас же приводи сюда турка, а не то прикажу тебя повесить!..

— Слушаюсь, господин капитан… — отозвался Тратник, и его русая борода затряслась.