Записки о болгарских восстаниях - [28]

Началось сражение. Первый дозор, бросивший было свой окоп, торопливо занял его и открыл огонь по флангу неприятеля, что, впрочем, не принесло никакой пользы.

Лица повстанцев, оставшихся на старом кладбище, покраснели от напряжения.

— Бейте, братья! — кричали люди, словно все они были воеводами, и устремлялись вслед храброму Крайчо, который скрылся в густом дыму на правом берегу Тополницы.

Конница поскакала вверх по течению реки, чтоб окружить неприятеля, но это было безнадежной попыткой, так как холм, на котором стояли турки, был очень крутой; пехота наступала, не переставая стрелять. Неприятельские ружья умолкли. Вскоре мы увидели сквозь листву кустарников, что враги отступают ползком. Один турок был ранен: мы видели, как он согнулся в три погибели, и товарищи унесли его на руках. Крик радости вырвался из груди повстанцев, ружья наши загремели еще громче, и неприятель побежал. Из наших не был ранен никто.

Итак, мы уже чувствовали себя победителями. Кто может описать радость ликующего народа и нашего отряда? Только теперь каждый болгарин понял, что и он способен на что-то, и напрасно турки каждый день обзывают его «трусливым гяуром»[15].

— Бежим, перебьем этих собак! — кричали все.

— Эх, жаль, что пушки наши еще не готовы! Пустить бы гирьку, другую в этих голых «читаков»![16] — говорил поп Христоско, и его седая борода так тряслась, как будто его кто-то дергал сзади. — Пусть помнят и знают, шелудивые, как нападать на петричан и храброго воеводу «Бенкова».

Снова по всем окопам зазвучали волынки, и люди пошли плясать назло туркам: а те, украдкой выглядывая из-за прикрытий, смотрели на нас с холма. В хороводе участвовали не только молодые парни и девушки, — старики и старухи тоже отплясывали напропалую. Попу Христоско церковный устав не позволял танцевать, но старик говорил, что ни за что на свете не надел бы черной камилавки, знай он, что людям доведется водить хоровод в такой знаменательный день. Знаменосец Крайчо, которому мы больше, чем кому-либо, были обязаны победой над «читаками», уже вернулся в лагерь с видом настоящего победителя. Как и подобало, его встретили и приняли с почестями. Работа на укреплениях возобновилась и велась энергичнее прежнего.

Вернувшись под вечер в Петрич, мы застали там несколько крестьянских делегаций: их прислали селения Смолское, Каменица, Раково, Мирково и другие. Делегаты пришли просить указаний у главного штаба: как поступить после того, как жители их селений восстанут, — остаться ли им дома или же всем уйти в Петрич? Как видите, о восстании уже пошла громкая слава. Раковчанам мы приказали выехать в урочище Харамлиец, а каменцам и смолчанам — явиться в Петрич.

В толпе пришедших были две старухи болгарки из Миркова: они тоже называли себя делегатками, говоря, что их сюда послали односельчане, но почему-то слова вызвали у нас подозрение. Мы отвели старух в отдельную комнату и принялись допрашивать. Какие только средства мы не употребляли, кроме пыток, чтобы заставить их сказать правду! Но старые пугала упорно отпирались. Мы развязали две торбы с серебряными монетами, обещая отдать все эти деньги старухам в обмен на признание. Все было напрасно.

— Отдайте мне этих старушонок, я им головы сверну, — сказал Ворчо и потянулся за своей саблей.

Старухи растерялись. Хоть они и смахивали на изображение «бабушки Марты» /марта/ в календаре Пенчо Раданова Карловца, но, очевидно, все еще дорожили жизнью и не хотели лишаться тех нескольких годков, что им осталось прожить на свете.

— Мы христианки, сынок, — твердили они, глядя в глаза Ворчо и стараясь угадать, взаправду ли он решился их убить.

Но в конце концов старухи сдались. Они сказали, что златицкий мюдюр послал их в Петрич разузнать, что мы за люди и с какой целью шляемся по деревням с зеленым знаменем. Короче говоря, они оказались шпионками. Однако вместо того, чтобы их задержать и покарать, как обычно поступают со шпионами во время военных действий, мы отпустили старух на все четыре стороны, поручив им отнести наше послание златицкому мюдюру. Бенковский продиктовал секретарю Георгиеву адресованное мюдюру письмо на турецком языке, но написанное болгарскими буквами, в котором пространно объяснял, почему мы восстали и как относимся к мирному мусульманскому населению. В конце письма Бенковский предлагал мюдюру встретиться, чтобы подробнее поговорить о многих насущных вопросах, обещая честным словом, что никто от этой встречи не пострадает.

2

Если 20 апреля петричане водили хоровод в присутствии своего священника, то 24 они опустили головы и вновь усомнились в своем радужном будущем. Теперь я понял, как глубоко прав был Бенковский, утверждая, что наши повстанцы могут пасть духом после малейшей неудачи. На этот раз они приуныли не без оснований. Дозоры, стоявшие на окрестных возвышенностях, сообщили, что, как только рассвело, они заметили у софийского шоссе, под селом Мирковым, белые палатки, разбитые, по-видимому, турецкими войсками. Это известие, естественно, встревожило не только петричан, но и нас. Мы вскочили на коней и вскоре поднялись на самый высокий из окрестных холмов, с которого златицкая равнина была видна как на ладони.