Записки о болгарских восстаниях - [27]

— Дожили, сынок, своими глазами увидели христианскую власть… — бормотали старухи, вытирая глаза рукавом.

Как видите, тут происходило все то же, что и в Панагюриште. Да так было и повсюду. После обеда Бенковский вместе со штабом выехал из села, чтобы осмотреть укрепления и лагерь нашего отряда у старого кладбища. Здесь работа кипела. Закончив рытье очередного окопа, работники всякий раз пускались в пляс. Нечего и говорить, что волынки как нельзя лучше поддерживали веселье: их звуки не умолкали. Наш летучий отряд водрузил знамя на верхушке кургана, и теперь, сидя на зеленой траве, с волчьим аппетитом уплетали нежное мясо барашков: однако они не снимали ружей с левого плеча и были готовы вскочить на ноги в любую минуту. Петричане, мужчины и женщины, наперебой старались нам услужить. Да и как было не услужить? Ведь к ним пришли освободители! Правда, эти освободители, на минуту предоставленные самим себе, перешли границы повстанческого воздержания, ибо в придачу к сочной баранине и прозрачной холодной воде, которую приносили девочки в разных посудинах, трапезу украсили глиняные кувшины с соком виноградных лоз.

Узнав об этом, Бенковский вспылил. Бросив гневный взгляд на петричан, он приказал им вылить вино, сам швырнул об землю и разбил несколько кувшинов, трех человек арестовал, а летучему отряду строжайше запретил под страхом смерти брать в рот вино и водку. Надо сказать, что в этом отношении Бенковский всегда подавал пример товарищам. Как читатели узнают, он нарушил зарок не пить хмельного лишь после того, как не ел три дня.

В то время как воевода отдавал приказы и распоряжения, у окопов послышались встревоженные голоса, и два выстрела грянули с ближайшей возвышенности, где стоял дозор, чтобы следить за передвижением неприятеля.

— Турки идут, черкесы нападают! — кричали дозорные.

Этого было довольно, чтобы внести смятение в повстанческий лагерь. О турах и черкесах совсем позабыли — ведь целых три дня и три ночи они не дали о себе знать, и мы, слыша, как все вокруг ругают и проклинают их, имели глупость думать и уверять народ, что враги испугались наших оваций и криков «да здравствует!». Нетрудно вообразить, какое потрясающее впечатление произвела на нас весть о появлении противника.

Все вооруженные крестьяне, сколько их было на старом кладбище, бросились к окопам и, гремя ружьями, приготовились к бою. Пехота нашего отряда заняла один окоп, а конница, в качестве резерва, укрылась за высоким курганом. Бенковский вскочил на коня и с саблей наголо скакал от одного укрепления к другому, стараясь поднять дух повстанцев.

— Сражайтесь мужественно, держитесь до последней капли крови! — внушал он. — Выкажем слабость в первом бою — поднимем дух неприятеля!

Было еще не ясно, с какой стороны пойдет в атаку враг и как велики его силы. Но вот турки появились со стороны села Колунлари на высоком холме за рекой. Это были пешие башибузуки из окрестных селений. Спустившись к реке, они стали прямо перед нашим крайним окопом, в котором сидели только крестьяне. Турки первые открыли огонь.

Итак, между рабом и господином был торжественно подписан акт… Грянул первый выстрел.

Нетрудно представить себе, как страшно стало пятивековому рабу, который умел только молчать, поддакивать, льстить и раболепно гнуть шею. Все эти засевшие в окопах отважные повстанцы, доселе изливавшие свою ненависть лишь в криках, словах и песнях, теперь, сами того не заметив, внезапно онемели, и на их изжелта-бледных лицах отразилось горькое раскаяние.

Между тем турки стремительно пошли в атаку на крайнее укрепление. Их ружья гремели, как пушки; их пули, свистя, залетали бог знает в какую даль; а наши ружья стукали, как хлопушки, и пули, падая на поле, поднимали не больше пыли, чем брошенный камешек. Всему виной был негодный порох, закупленный у тех же турок. Пользуясь своим превосходством, башибузуки стали наступать еще быстрее.

Наши оглянулись кругом и, стыдно признаться, обратились в беспорядочное бегство… Башибузуки наступали, что-то крича им вслед и стреляя энергичней прежнего. Пули их поднимали пыль у ног беглецов. Бенковский весь кипел от ярости. И он и другие повстанцы криком старались остановить бегущих. Воевода рвался к ним, но мы его не пустили — ведь случись ему пасть в первом же бою, все у нас пошло бы прахом. Впрочем, общее настроение заразило и Бенковского — он, наконец, умолк, как и все. Повстанцы смотрели нам в глаза, стараясь узнать, что намерены делать мы — последуем ли мы примеру первого дозора или же решим принять бой. Турки, ободренные отступлением дозора, теперь повернули в нашу сторону. Они были еще далеко, но пули их армейских ружей /бельгийских карабинов/, просвистев у нас над головой, падали в село, и оттуда уже слышались встревоженные женские голоса, что приводило повстанцев в еще большее смятение.

Но вот знаменосец Крайчо, по знаку Бенковского, вскочил в седло и обратился к повстанцам с горячим призывом. «Вперед, братья!» — крикнул он и пустил коня навстречу туркам. Десятка два конников и столько же пехотинцев помчались за ним прямо по полю. Земля была сухая, и над их головами вихрем взвилось густое облако пыли. Башибузуки залегли и открыли огонь по нашим отважным парням, но, увидев, что те не бегут, как бежал первый дозор, стали отступать.