Записки о болгарских восстаниях - [20]

— Я уверен, — добавил он тихо, так, чтобы не услышали другие, — что при малейшей нашей неудаче люди, которые сейчас обнимаются здесь перед нами, забросят свои ружья и снова склонят голову перед ятаганом деспота; и это особенно относится к деревенским повстанцам… Если на сельской улице будет валяться несколько трупов, крестьяне почувствуют свою вину, сделаются ревностными повстанцами — почище нас с тобой! И еще одно: пока тот, кто пять веков был рабом, не увидит крови, пока в нем не проснется жажда мести, он не может быть нашим сообщником. Да, нелегко стать настоящим повстанцем!..

В эту минуту послышались крики:

— Берегитесь, в амбарах турки… вооруженные! — и люди навели ружья на ворота амбаров.

— Топоры, топоры! Скорей несите топоры! — ревела разгоряченная толпа, как будто в амбаре заперся сам султан.

Амбары стояли в углу площади, напротив моста.

Быстро принесли топоры, и несколько человек во мгновение ока разломали ворота. Сотня карабинов, уже наведенных на зияющий проем, выплюнула раскаленные пули. Из темных углов амбара доносились болезненные стоны: кто-то вопил по-болгарски:

— Ой, мамочки! Помираю!..

Несчастный оказался болгарином; пуля так жестоко лизнула ему ухо, что оно отвисло, как серьга.

— Ты что тут делаешь, скотина? — напустился Бенковский на труса. — Сейчас все христиане на свете ликуют, а ты прячешься в компании с нашими врагами?

— Испугался я, господин, — ответил раненый, не отрывая глаз от алой крови, стекавшей по его одежде.

Остальные оказались турками; они мерили в амбаре ячмень, да там и остались, бедняги, после нашего появления. Без вины виноватые, они пали жертвой кипящих страстей. Но что поделаешь? «Лес рубят — щепки летят». Исторические события не знают милосердия.

Между тем солнце уже шло к закату, и все думали, что вместе с ним уйдет навеки и ненавистное рабство. Число повстанцев все умножалось, восторг все возрастал, крики «да здравствует!» и «смерть тирану!» звучали все громче и раздавались во всех концах города. На площадь стекались толпы народа — мужчины и женщины всех возрастов. Все украсили пучками герани и волосы, и ружья, и ножи, так что издали толпа напоминала зеленый лес. Люди устремлялись на улицы, чтобы подышать воздухом свободы и своими глазами увидеть повстанцев. Одни пели, другие плакали /разумеется, от радости/, третьи читали стихи и ораторствовали, рисуя самыми темными красками картину наших мук и страданий и выражая уверенность в успехе борьбы.

Народ и повстанцы столпились на площади, и она походила на бушующее море. Тут каждому «сам черт был не брат»; тут не нашлось бы и двоих людей, способных рассуждать здраво, но все они как один человек проклинали турецкую власть и оплакивали тяжкое прошлое Болгарии. При виде этой толпы невольно возникал вопрос: можно ли успокоить эти разгоряченные головы, удастся ли навести порядок в этом скопище, которое сейчас так кипит и волнуется: найдется ли человек, способный на него повлиять?

Повторяю еще раз: грешно педантичному доктринеру требовать благоразумия от народа, восставшего на борьбу за свои священные права и свободы. Ведь народы в своих устремлениях не походят на сброд солдатни; это не разбойничья шайка, которая придумывает, на какие хитрости ей пуститься, как обмануть свои жертвы, чтобы, напав на них, обеспечить безопасность себе.

Несколько человек из числа наиболее сдержанных наших руководителей собрались кучкой посреди толпы под открытым небом и, с ружьями в руках, стали обсуждать. кому из апостолов следует временно отправиться в такой-то пункт, на какие селения нужно напасть, какие дороги занять и тому подобное. Но не успели они обменяться двумя-тремя словами, как тишина снова была нарушена.

— Бегите! Из Пазарджика едет турецкая бричка… вон та, с белым верхом, — крикнул один горластый повстанец.

Все всполошились и бросились бежать к пазарджикской дороге, покинув совет и собрание… И все это из-за одной повозки, из-за одного турка!..

Дорога была запружена любопытными, прибежавшими посмотреть на повстанцев, особенно на апостолов. Женщины благословляли их и одаривали цветами, а старухи крестились и клали земные поклоны, словно мимо проходили апостолы Иисуса Христа. Но заинтересованные зрители ничего не могли разглядеть хорошенько — как я уже говорил, стало смеркаться.

Толпа остановилась на окраине, у моста. Действительно, со стороны Пазарджика приближалась простая повозка, крытая белой холстиной и запряженная рыжей лошадью. Сотня голосов крикнула враз:

— Смотрите, не ошибитесь! Как бы не вышел грех — в бричке болгары едут!

Другие возражали.

— Нет, это турки!

— Турки, турки! — в один голос повторила толпа и, разделившись, выстроилась по обеим сторонам дороги.

Человек полтораста — двести вооруженных повстанцев, стиснув ружья, с нетерпением ждали приближения брички. Ехавший в ней турок высунул из оконца свою чалмоносную голову и с любопытством смотрел на людское скопище. Он легко мог бы спастись бегством, но не успел. Быть может, бедняга вообразил, что народ вышел встретить его, как обычно встречали турецкое начальство. Мы условились взять его живым, но, как только бричка остановилась по приказу повстанцев и возница, соскочив с козел, схватил лошадь под уздцы, с обеих сторон дороги грянуло около сотни выстрелов, и несчастный рухнул на землю с разбитым черепом.