Записки молодого человека - [25]

Первые из высадившихся пошли и вглубь и вдоль пустынного берега дозорами. Все остальные высажи­вались уже под их прикрытием. Несмотря на маск­халаты, людей было хорошо видно даже издали, та­кой светлой оказалась эта ночь. Я с тревогой по­думал, что, если нам не удастся незаметно подо­браться к Пикшуеву мысу, нас могут в такую ночь перестрелять, как куропаток. Всего нас вылезло на берег около сорока человек. По агентурным сведе­ниям, на мысе Пикшуев должно было стоять не больше полуроты немцев, то есть человек шестьде­сят-семьдесят. При соблюдении неожиданности шансы на успех были на нашей стороне. Но при отсутствии неожиданности дело могло обернуться худо.

Едва мы вылезли на берег, "морские охотники" отчалили и пошли болтаться в море, поближе к бе­регам Рыбачьего. С нами были ракеты; после окон­чания операции мы должны были вызвать этими ра­кетами катера. А кроме того, с нами шел радист для дублирования ракет и передачи условных сигна­лов о помощи, если бы с нами случилось что-нибудь худое.

Мы вылезли и пошли. Впереди шел прирожденный разведчик Мотовилин, за ним шли еще двое, за ни­ми Люден, за Люденом я, дальше цепочкой тянулись все остальные. Инзарцев, по-моему, шел замыкаю­щим.

Мы с небольшими остановками шли эти двена­дцать километров около трех часов. Двигались бы­стро, особенно если учесть, что мы шли над самым берегом по крутым скатам прибрежных скал. Кое- где приходилось перепрыгивать со скалы на скалу, с камня на камень. И это еще было ничего. Хуже было там, где попадались расщелины между скала­ми. Они были заметены снегом и обдуты ветрами и превратились в абсолютно гладкие и твердые, как кость, снежные откосы с очень крутым градусом наклона. Переходить такие места было особенно трудно. Несколько человек ссыпались вниз. Им по­могли подняться. По счастью, обошлось без увечий. Потом ссыпался шедший впереди меня Люден. Его бросился выручать один из разведчиков и пролетел по откосу еще метров на пятнадцать ниже него.

На втором привале, лежа на снегу за скалой и потихоньку покуривая в рукава, мы вдруг вспомни­ли, что ведь сегодня праздничная ночь — с 6 на 7 ноября.

Среди оказавшихся около меня на этом привале людей было несколько украинцев. Пошли разговоры о Днепропетровщине и Харьковщине, о том, куда делись их семьи. От разговоров этих веяло грустью и огромностью расстояния, отделявшего нас от все­го того, что мы любили.

Мы шли так быстро и так уставали от постоян­ного перелезания и переползания, что ни у кого не замерзли ноги, хотя почти у всех они были мокрые. Больше раздражало то, что намокшие в воде маски­ровочные халаты, штаны и куртки застыли и коро­бились при ходьбе с таким шумом, который нам из-за стоявшей кругом тишины казался почти гро­хотом. Ветер с моря набивался в эти стоявшие ко­лом маскировочные одежды, как в паруса, и тоже мешал идти.

Примерно на середине пути, у обледенелого устья ручья, передовые разведчики заметили следы. Все насторожились. Следы были и похожи и непохожи на человеческие. При том ветре, который сейчас дул, следы могли остаться только от того, кто про­шел здесь совсем недавно. Через несколько секунд кто-то сообразил и сказал:

— Это же росомаха.

Все рассмеялись.

Выйдя наверх, на плоскогорье, мы наткнулись на шедшие под снегом провода. Видимо, это была ли­ния, соединявшая передовые позиции со штабом не­мецкой дивизии. Рассчитав, что нам осталось идти уже очень мало, всего каких-нибудь пятнадцать ми­нут, и твердо зная, что немцы все равно до утра на обрыв линии выйти не рискнут, разведчики стали резать линию сразу во многих местах. Выбирали из-под снега провода, закатывали их в клубки и зарывали эти клубки в стороне в снег. Вскоре ли­ния была уничтожена на протяжении целого кило­метра.

Наконец Мотовилин указал на высившиеся впере­ди две или три сопки, на которых чернели гряды камней.

— Вот и Пикшуев,— сказал он.— Подходим.

Все притихли. Было светло почти как днем. У ме­ня появилось неприятное ощущение в спине; каза­лось, что кто-то невидимый без труда может нас всех откуда-то перестрелять.

Отряд разделился на три, и мы пошли в обход сопок. Держали оружие наготове — считалось мало­вероятным, что немцы нас так до сих пор и не уви­дели. Несмотря на все принятые предосторожности, они все-таки должны были нас заметить в такую ночь.

Однако, когда мы вплотную подползли к ближай­шей сопке, на которой чернели пятна землянок, мы не услышали оттуда ни окрика, ни выстрела. Мы бросились к землянкам. Когда долбанули дверь в первой из землянок, она со скрипом открылась. В землянке никого не было. Я вошел туда вслед за Люденом и посветил фонарем. По всему чувство­валось, что землянка не брошена, что в ней жили и, очевидно, собираются жить. На столе стояла лам­па с исправным фитилем, стояли котелки, чугунки.

Вторая и третья землянки были тоже пусты.

Другая группа, обходившая остальные сопки, то­же так и не наткнулась на немцев.

Через полчаса нам уже стало ясно, что на Пикшуеве мысе, во всяком случае, здесь, где мы были, или вообще никого нет, или есть немецкий дозор, который при нашем появлении спрятался и боится себя обнаружить.