Записки доктора (1926 – 1929) - [8]

Шрифт
Интервал

. В этом письме доктор раскрывается как необычайно любящий и заботливый отец.

Тема революции, ее зримых последствий постоянно присутствует в «Записках…» Ливанова, которые составлялись через десять лет после Октябрьского переворота. Будучи сам участником первой русской революции, Ливанов коренным образом пересмотрел свои взгляды. Его критическое отношение к современной ему действительности еще более обострилось. С прискорбием пишет он о том, что всё зло старого строя невозможно исцелить насилием, то есть новым злом. С ужасом и испугом наблюдая за новой послереволюционной Россией, он запишет:

«Ходит по земле Кто-то огромный, чёрный, бесформенно-ужасный, и под его ногами исчезает молодая зелень полей и лугов, блекнут и вянут цветы, от его тени холод тянется по земле, гаснут небесные цветы, печаль одевает всё живое в серый, жуткий наряд… Ходит… и, оборачиваясь, скалит зубы… За ним тянется мёртвое болото, над болотом стелется туман, гнилой смрад, слышны всплески воды, хлюпает грязь, какая-то возня, визг, смех, плач… Ходит Он… и довольно хрюкает…»

По мнению доктора, преклонение перед насилием, хулиганство, моральная извращенность и эмоциональная взвинченность в молодежной среде становятся фоном многочисленных преступлений на почве «любви» и «сексуальной революции». В рассказе «На суде» он замечает: «Для меня этот процесс был любопытен как иллюстрация к тому новому быту, о котором так много говорят и пишут. На сцену вытащен маленький кусочек, осколочек той жизни, которая где-то большими шагами идёт мимо нас, о чём мы только смутно догадываемся, в тревоге думаем и поскорее отмахиваемся как от невозможного, невероятного…»

Но наибольшее раздражение К. А. Ливанова вызывала полнейшая неспособность большевиков распоряжаться полученной властью, в результате чего народ голодал, испытывал постоянные лишения.

Константин Александрович много думает о духовном одиночестве, в котором он всё чаще ощущает себя. Перечитывает размышления молодого князя Валерьяна Голицына из романа Дмитрия Мережковского «Александр I», который, слушая разговоры будущих участников декабрьского восстания 1825 года, думал: «Что пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Перед смертью, перед вечностью не прав ли тот, кто сказал: “Политика – только для черни”? И как непохоже то, что говорят эти люди, на вечернюю звезду в золотисто-зеленом небе и на глаза умирающей девочки. Непохоже, несоединено. В последнее время всё чаще повторял он это слово: несоединено. Три правды: первая, когда человек один; вторая, когда двое; третья, когда трое или много людей. И эти три правды никогда не сойдутся, как всё вообще в жизни не сходится. Несоединено»[27].

Продолжая эту мысль, доктор запишет: «Обособленность, неповторяемость в других каждой отдельной души, резко очерченная “душевная одинокость” каждого индивидуума – это тоже “тайная из тайных” в жизни людей, а может быть и всего органического мира. Отсюда: будут двое во плоть єдину, но никогда “и в душу єдину”… “Несоединено!”» В этом для Ливанова великая радость, но и великая скорбь.

В его дневнике появляются обширные выписки из тюремной исповеди популярного в России в начале XX столетия английского писателя и драматурга О. Уайльда. Золотарёв вспоминал, как однажды, во время какого-то единодушного веселья в их доме, Ливанов вдруг неожиданно сказал ему: «А я… чувствую я себя в этой жизни странником, и это с детских лет до сего дня!»[28] В день 25-летия своей врачебной деятельности Константин Александрович запишет: «Вся моя жизнь – в ея прошлом, настоящем и будущем – чувствуется и понимается мною как странничество на земле, как выполнение не моей воли, а Того, Кто послал меня в мир»[29]. Об этом же одиночестве писал так любимый доктором М. Ю. Лермонтов: «Пусть я кого-нибудь люблю: / Любовь не красит жизнь мою. / Она как чумное пятно / На сердце, жжет, хотя темно; / Враждебной силою гоним, / Я тем живу, что смерть другим: / Живу как неба властелин / В прекрасном мире – но один».

Чтение «Записок доктора Ливанова» помогает отойти от привычного схематизма и одностороннего взгляда на многие общественные явления прошлого, воспроизвести реальную жизнь, взаимоотношения людей и бытовую обстановку 20-х годов прошлого столетия. Картина, наблюдаемая Константином Александровичем, сегодня обретает исторические приметы, начинает восприниматься как источник познания описываемого времени, его местного своеобразия.

Первым, кто заинтересовался судьбой семьи Ливановых, был рыбинский учитель и краевед Дмитрий Владимирович Романов, муж внучки К. А. Ливанова, Светланы Всеволодовны Вейде. Им была составлена обширная хроника событий семейной жизни Ливановых, подготовлена книга «Судьба рыбинской семьи», где собраны интересные сведения и воспоминания современников и где впервые упоминаются «Записки доктора Ливанова». Однако преждевременная смерть в 1992 году прервала эту работу Д. В. Романова.

Поэт Юрий Михайлович Кублановский, познакомившись с рукописью «Записок…» Ливанова, помог подготовить журнальный вариант их публикации в журнале «Новый мир», членом редколлегии которого он тогда являлся. «Записки доктора Ливанова» под заголовком «Без Бога» были частично опубликованы в январском и февральском номерах журнала за 2003 год с предисловием и примечаниями рыбинского краеведа О. Ю. Тишиновой. Они оказались замечены читательской общественностью, о них тепло отозвался А. И. Солженицын, появились рецензии на страницах газет и журналов


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.