Записки бостонского таксиста - [23]

После свадьбы я виделся с Сеней Липкиным чрезвычайно редко, что было естественно: Сеня перестал быть моим соседом, потому что переехал из коробочки родителей к жене и стал жить в её двухкомнатной квартире в фешенебельном киевском районе под названием Печерск, в котором до революции жили либо очень богатые люди, либо важные чиновники, а евреев на пушечный выстрел не подпускали, даже купцов 1-й гильдии. В двухкомнатной квартире, кроме Сени и Гертруды и явившегося в наш неприглядный мир их сына, проживали папа и мама Гертруды, а также бабушка, та самая в инвалидном кресле с неугасаемым огнём жизни в глазах.

Однажды, когда в небе сгустились тяжёлые тучи, грозя залить прекрасный город холодным, осенним дождём, я заскочил к Липкиным. Это случилось уже после того как Лёва Рамзес уехал в Америку. Зашёл разговор на модную тогда тему — об эмиграции. — «Ну куда нам ехать, — сказала Гертруда. — Я учительница. Кому я там нужна?! А Сеня… — Тут она безнадёжно махнула рукой: — Я не знаю, что он делает в своей типографии». Я тоже не знал, и, думаю, сам Сеня тоже не смог бы это связно объяснить. И вдруг как-то на улице я столкнулся с типографским рабочим. Тем самым, что женился на девушке, которую предварительно Сеня пытался познакомить со мной, и он сообщил мне о трагическом событии в жизни семейства Липкиных: то ли водитель был пьян, то ли дорога обледенела, а может эти два неприятных явления соединились вместе, но машина, в которой ехала Гертруда, перевернулась, и она погибла.

Прошло много лет и много событий: Советский Союз неожиданно развалился, словно это был карточный домик, а Украина стала независимой. Я прилетел из Бостона в Киев на встречу бывших студентов и постарался разыскать Сеню. Мои студенческие друзья меня не забывали, хотя из-за истории с Иваном Гузенко меня исключили перед самой защитой дипломного проекта. Я стоял у станции метро возле Золотоворотского садика, станции, которой прежде не было, и вдруг увидел Сеню. Теперь это был не прямоугольник, поставленный стоймя, а квадрат, у которого, как известно из геометрии, все стороны равны. На нём был всё тот же парусиновый китель, который он носил на заре туманной юности, когда впервые появился на пороге нашей коммунальной квартиры. Но от долгого употребления китель сильно выцвел под воздействием солнечных лучей и воздушных потоков и, кроме того, стал тесноват, а потому застёгнут был только на одну пуговицу. Сеня выглядел довольным своей жизнью.

«Ты, конечно, понимаешь о чём я говорю, — сказал мне Сеня Липкин во время нашей встречи, как всегда, беря меня за руку, словно опасаясь, что я опять убегу в свой далёкий Бостон. — Я бы уехал хоть сейчас в Германию, но что я буду там делать один?» Я с сомнением посмотрел на его парусиновый китель и подумал, что ему трудно будет найти подругу. Но он сразу разуверил меня: «О, есть много свободных женщин, которые оказывают мне внимание». Когда Сеня говорил это, то на его лице играла улыбка многоопытного покорителя женских сердец.

XI

Вскоре я вернулся домой в город Бостон, красиво расположившийся на берегу Атлантического океана, город, который стал моим новым домом. О дальнейших переменах в судьбе Сени я узнавал от нашего общего друга Лёвы Рамзеса, с которым часто перезванивался, но которого мне никогда не удалось повидать, потому что он жил от меня очень далеко — на тихоокеанском побережье в городе Сиэтл.

Так вот, однажды у Сени Липкина заболела голова. В этом не было ничего необычного. У каждого среднестатистического гражданина земли один раз в два месяца болит голова. Но у Сени это неприятное явление возникало обычно весной, когда начинало припекать солнце. Сеня объяснял это тем, что у него гайморовы полости не в порядке. Иные люди после тяжёлого инфаркта живут ещё двадцать лет, а тут такая мелочь. И надо же — привела к трагическим последствиям.

Итак, Сеня стал ходить в поликлинику, где в кабинете физиотерапии ему стали прогревать гайморовы полости. Обслуживала аппарат медсестра по имени Марфа, женщина средних лет, но ещё вполне сохранившаяся. Неизвестно что в ней привлекло Сеню — сдобная фигура, полные ноги или нос картошкой, а может то, что Марфа называла его уважительно — Семён Леонидович. Как бы то ни было, но Сеня пригласил Марфу послушать его скрипичные пьесы, и она согласилась. Её не смутил даже сенин выцветший парусиновый китель. С этого началось.

Все счастливые любовные истории похожи друг на друга, и кончаются они в ЗАГСе при стечении большего или меньшего количества свидетелей.

То же самое произошло у Сени и Марфы, и они в свободные минуты мило ворковали о том, как вместе поедут на постоянное жительство в Германию, предварительно продав квартиру Сени, а комнату Марфы в коммунальной квартире будут сдавать студентам или одиноким женщинам. У Сени к тому времени была отдельная двухкомнатная квартира на массиве, которую он выменял взамен двух комнат в престижном киевском районе Печерск после смерти тёщи, тестя и бабушки, которая была прикована к инвалидному креслу.

Итак, неизвестно как долго продолжались безоблачные дни счастливой пары, однако через некоторое время Сене Липкину стало казаться, что отношение Марфы к нему изменилось в худшую сторону. Может на самом деле это была выдумка расстроенного воображения, но, тем не менее, в голове у Сени зародилась неприятная мысль: та ли это женщина, с которой можно ехать на чужбину в Германию? И хотя Сеня продолжал эпизодически ночевать у Марфы, но, несмотря на её возражения, подал документы на развод, мотивируя краткостью брачного стажа, и недостаточно ласковым отношением его новой жены, то есть Марфы. Этому обстоятельству способствовало то, что сын Марфы от первого брака, Никодим Иванович, заканчивал свой тюремный срок и должен был вернуться домой. Брать такого родственника с собой в Германию было не совсем удобно.