Записки археографа - [149]
5 декабря 1980 г. в Москве состоялась встреча руководящих деятелей государств-участников Варшавского Договора. Общая позиция лидеров социалистических стран мало отличалась от советской. Бессменный идеолог КПСС М. А. Суслов, информируя членов Политбюро, сообщал: «В выступлениях всех остальных товарищей содержались советы польским друзьям, как поступать, насколько решительно надо наступать на антисоциалистические элементы. Тов. Гусак, например, привел немало примеров из практики 1968 г., когда ЦК КПЧ пришлось вести упорную борьбу с правыми элементами. Тов. Кадар также говорил о выступлениях контрреволюционных элементов в 1956 г. в Венгрии, когда ему пришлось применить резкие административные меры для того, чтобы сокрушить контрреволюцию. Тов. Чаушеску, верный своей традиции, говорил больше о самодеятельности, суверенитете, о невмешательстве во внутренние дела и т. д.».
Опасаясь влияния идей «Солидарности» на советское общественное мнение, ЦК КПСС приказал ограничить распространение в СССР польских газет и журналов[982], был сокращён туризм между двумя странами [983].
Давление советской стороны на польское руководство продолжалось непрерывно. 22 января 1981 г. на заседании политбюро министр обороны СССР Д. Ф. Устинов сообщал об итогах визита в Польшу главнокомандующего войсками Варшавского договора Маршала Советского Союза В. Г. Куликова. «Впечатление т. Куликова таково, что в Польше серьезного перелома нет. Нам нужно постоянно нажимать на польское руководство, постоянно его подпитывать. Мы намечаем в марте провести маневры в Польше. Мне кажется, что следует эти маневры несколько приподнять, то есть, иначе говоря, дать понять, что у нас силы наготове»[984]. О том, что «социалистическую Польшу в обиду не дадим», заявлял на XXVI съезде КПСС 23 февраля 1981 г. Брежнев.
30 марта, разговаривая с Каней, Брежнев обвинял его и руководство ЦК ПОРП, что, стремясь предотвратить всеобщую забастовку в стране, они пошли на серьёзные уступки «Солидарности», Брежнев даже называл их капитуляцией[985]. По словам Громыко, произошла легитимизация «Солидарности».
На заседании 2 апреля 1981 г. была достигнута договорённость о секретной встрече в Бресте Андропова и Устинова с Каней и Ярузельским. Громыко, обсуждая предстоящую встречу, рекомендовал: «Если они пойдут, как говорится, на частичное введение чрезвычайных мер, то нужно спросить их, будут ли они уверены в том, что армия, МВД и органы госбезопасности будут на их стороне. Я думаю, что было бы правильно сделать глубокий анализ, …является ли армия основной силой и можно ли опираться на нее… При любом положении нам нужно идти на то, чтобы высказать польским товарищам необходимость принятия более жестких, я бы сказал, чрезвычайных мер для наведения порядка и что дальнейшее отступление для них совершенно неприемлемо, дальше отступать уже совершенно нельзя»[986].
Ему вторил Андропов. «Нам нужно действительно… сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так называемое «политическое урегулирование». Мы говорим им о принятии военных мер, административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами. Вместе с тем, нам нужно серьезно поставить вопрос перед польскими друзьями о том, чтобы они заставили «Солидарность» отвечать за дела в Польше. А то ведь сейчас как складываются дела? Экономический хаос, неразбериха и все недостатки в снабжении продовольствия и другими делами вызваны по вине «Солидарности», а отвечает за них правительство»[987].
Брежнев советовал: «Надо будет им сказать, что значит введение военного положения и разъяснить все толком».
«Правильно, – продолжал Андропов, – надо именно рассказать, что введение военного положения – это означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и так далее». Андропов заметил и то, что польские события начинают оказывать влияние на СССР – на Белоруссию и Грузию в особенности.
9 апреля 1981 г. Андропов и Устинов докладывали об итогах встречи в Бресте. «Мы с Устиновым Д. Ф. в соответствии с договоренностью с польскими товарищами выехали в Брест, – рассказывал Юрий Владимирович, – и там, вблизи Бреста, в вагоне состоялась наша встреча. Встреча началась в 9 часов вечера и закончилась в 3 часа ночи с таким расчетом, чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали».
Каня был вынужден сказать, отметил Андропов, что контрреволюция сильнее власти. «Что касается ввода войск (советских. – Р. П.), они прямо сказали, что это совершенно невозможно, точно также нельзя вводить военное положение. Говорят, что их не поймут, и они будут бессильны что-либо сделать. Товарищи подчеркнули в беседе, что они наведут порядок своими силами»[988].
На секретной встрече обсуждался даже текст документа о введении военного положения. Проект его был привезён из Москвы, но Каня и Ярузельский по существу отказались это сделать, оговорив возможность подписания в более позднее время
