Западный край. Рассказы. Сказки - [52]

Она позабыла о глядевших на нее подружках, обо всем на свете и стояла недвижно как изваяние.

Кхай опустил свою свирель и подошел к ним.

— Вы тут, видать, решили всю ночь просидеть?! — И по-военному скомандовал: — Разойдись!.. — Потом добавил: — А то завтра для работы силенок не хватит.

— Правильно! — подхватил Нгиа.

Но сам Тхао Кхай, отдав это распоряжение, вдруг опять уселся на пол, а Ми загадочно улыбалась и не двигалась с места.

Потом только Кхай опомнился и снова потребовал, чтобы все разошлись. На этот раз Ми с подружками подчинились.

Уходя, Ми обернулась. Нгиа глядел ей вслед. Там, в ночной темноте, ему снова виделись глубокие, манящие глаза девушки из его родных краев, домовитой и простосердечной девушки из Футхо, в широких шелковых штанах и белом — с разрезами по бокам — платье, длинные волосы свои она гладко зачесала назад, но лицо у нее было округлое, будто плод соана[70], и взгляд пьянящий — точь-в-точь как у Ми.

Появился председатель Тоа с ружьем за спиной.

— Перетащил мехи под навес. Не ровен час, ночью хлынет дождь — все вымочит.

— Ну как, теперь все в порядке?

— Да, хорошо бы только и горн перенести.

— Что ж, пойдем.

В лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, видны были могучие вершины; горы, обняв друг друга за плечи, глядели вниз на широкую ровную долину: скоро здесь вырастут медпункт, соляной склад и магазин. Финша, того и гляди, станет поселком городского типа. Вон там, подальше, будет школа, продовольственный склад, почта… А здесь, у ручья, откроем медпункт. Потом выстроим и больницу — уж больно место это удобное: вода под боком, тихо и спокойно, и от жилья и от учреждений далеко…

Так говорил Нгиа, указывая рукою то туда, то сюда. Председатель Тоа внимательно слушал его.

— Пожалуй, товарищ Нгиа, от кузницы моей уж больно много шуму. Надо бы перенести ее на новое место, за гору. Сразу станет спокойнее!

Потом они — все трое — отправились в Комитет.

Председатель Тоа снял с плеча ружье и на радостях сделал подряд добрых пять затяжек из своего кальяна. Кальян булькал и свиристел, распространяя вокруг крепчайший дух табака. И, вдруг оставив кальян, Тоа вскочил с места и выглянул наружу.

— Что это за факел там, внизу? — послышался его голос, самого Тоа почти не было видно за густыми клубами дыма.

Нгиа с Кхаем тоже выглянули за дверь и, подумав, решили:

— Кто-то идет в деревню.

— Верно, но кто?

— Не по тропе ли в Наданг он идет? — спросил Нгиа.

— Да нет.

— Чей же это тогда факел?

Тоа снова забросил ружье за спину.

— Пойду-ка взгляну, кого там несет в такую пору?

И он зашагал прочь. А ну как опять пожаловала какая-нибудь банда из Лаоса? Коли ты председатель, обязан все знать…

Тоа ушел, а Нгиа и Тхао Кхай стали мечтать — каждый о своем. Кхай, к примеру, прикидывал, на каком берегу ручья удобней поставить лазарет для тяжелобольных.

Потом он снова взял в руки свирель и заиграл.

Переливы свирели поплыли в ночи. Нгиа, задремавший у очага, почувствовал вдруг, что стало прохладно, и повернулся спиною к огню. Пригревшись, он опять задремал, но и сквозь сон слышал призывный голос свирели. Нгиа поднялся и закурил сигарету.

— Кхай, скажи, какой ты сейчас играл напев: веселый или печальный?

Тхао Кхай поднял на него глаза.

— Конечно, веселый! Я вспоминал недавний наш разговор. Помнишь: универмаг, больница, шоссейная дорога в Финша…

— Куда это запропастился наш председатель?

— Знаешь, Нгиа, я ведь играл сейчас для любимой. Свирель мою и в деревне слыхать. Я знаю, Кхуа Ли меня слышит…

Белая птица за речку перелетела,

В пору цветенья не вижу я цвета.

Милая три борозды пропахала

И воротилась…

О, погоди, не засыпай!

Тхао Кхай, наклонив голову, самозабвенно выводил:

В пору цветенья не вижу я цвета.

Ты воротилась…

О, погоди, не засыпай!

Вскоре вернулся председатель Тоа. Сняв ружье, он прислонил его к плетеной стене и сразу потянулся за кальяном.

— Ну, что там? — спросил Нгиа.

Вошли еще двое мужчин.

— Знакомьтесь, — представил Тоа, — товарищи из госбезопасности, из окружного центра. Они привели домой этого поганца Ниа.

— А-а…

— Окружной комитет партии решил отпустить его и направил в родную деревню. Теперь за него будет в ответе наша партийная ячейка. Это — распоряжение Окружкома. Соберемся и все обсудим.

Один из гостей обратился к Кхаю:

— Товарищ Тхао Кхай, а для вас есть личное поручение от секретаря Окружкома. Хотелось бы сейчас его и передать.

Незнакомец с Кхаем вышли за дверь. Они пошептались о чем-то, потом Кхай вернулся в дом, взял винтовку и ушел.

Председатель Тоа притащил еще хворосту, подбросил его в огонь — очаг должен был сохранять тепло всю ночь — и снова ушел: кто знает, может, он вспомнил про какие-нибудь дела или решил поохотиться? В помещении Комитета остались ночевать Нгиа и товарищи из центра. А за стеной как ни в чем не бывало похрапывали двое парней с кхенами, уставшие после гулянья.

* * *

Все совпало: Тхао Ниа освободили как раз в ту пору, когда старая Зианг Шуа стала все чаще и чаще вспоминать старшего сына.

Взойдя на порог, Тхао Ниа увидел мать. Она только что поднялась и присела у очага, опершись спиною на плетеную стену.

В доме было темно, в очаге тлел один-единственный красный уголек. Чадный дух очага всегда отличишь от любого другого дымка. Жилища мео вроде глядят сиротливо и хмуро среди покрытых жухлой травою холмов; но пройдешь через сени, где стоит, оттопырив ушастые рукояти, мельница-рисорушка, ступишь в жилой покой, и на душе сразу полегчает; здесь царит тишина. Топят в домах мео по-черному. И дым очага поднимается, курясь, меж большими кувшинами из тыкв с семенным зерном, что стоят на высоких кухонных полках рядом со всевозможными приправами и настоями в сосновых коробах и бочонках, так что все это коптится до черноты сажи. И гость с душевною радостью видит: здесь, под чужим кровом, все выглядит так же, как и у него в доме.