Западный край. Рассказы. Сказки - [49]

— Нет уж, народу сегодня будет побольше! — сказал Кхай. — Все равно что на митинге в городе!

Зианг Шуа молчала. Прошлое вдруг привиделось ей так ясно, словно все это было только вчера, но ей не хотелось говорить о нем. Былые беды и горести она схоронила в своем сердце, пусть они там и останутся. Вон молодежь как веселится. К чему им все эти истории? И Зианг Шуа не проронила ни слова.

…А ведь весело было на целинных полях, право слово, весело! Иной раз уж петухи поют, а они все пляшут при факелах да играют на кхенах.

Жаль только, конец этому веселью вышел печальный. Явились и на целину уездный начальник и волостной со свитой. На то и пословица: «Встретишься с тигром — жизнь потеряешь, начальника встретишь — лишишься всего добра». И каждый, завидя начальство, понял: труд его теперь обернется добром у господ в закромах.

А начальник объявил: леса и земли повсюду — достояние государя и поставленных им чинов; ежели кто на охоте добудет кабана, должен преподнести начальнику лучшие части; добудет медведя — обязан отдать желчный пузырь, а подстрелит козла или тигра, пусть выдаст стражникам костяк — его положено предъявить на досмотр — целы ли все четыре коленных сустава. Ну а случись, уцелеет кусок мяса — непременно попадет в глотку к шаману.

К нему уплывало все: свиные головы и ножки, куры, и водка, и белое серебро. Ведь, по увереньям шамана, только тот, за кого он замолвит словечко духам, может рубить лес под пашню, не опасаясь диких зверей. Но даже если медведи, кабаны или дикобразы и не потравят поля, шаман со стражниками первым накинется на урожай.

Люди ушли с целины. На другой год поля снова заросли кустами да травами. И только те, чьи делянки лежали подальше от дома, спускаясь за водой к роднику, видели: ото всех положенных здесь трудов сохранились одни лишь чахлые амаранты[65], заостренные красные листья которых тянулись к небу, как языки пламени…

Зианг Шуа молчала.

Нет, никогда не узнать дочери, о чем она думает. А та все смотрела на дорогу, усеянную людьми.

IX

Финша гудел, будто в праздничный день. Народ заполнил даже ближние деревушки.

Председатель Тоа по привычке зычно, будто выкликая лозунги, говорил:

— Пока не достроим склад — не уйдем отсюда! Будем работать не покладая рук!..

Впрочем, полевая страда с ее трудами и хлопотами уже миновала. Даже самые рачительные хозяева только собирались пропалывать кукурузу. Те же, кто поленивее, лишь недавно закончили пахоту и едва успели унести домой плуги. А теперь, в ожидании жатвы, соседи уговаривались идти строить склад и магазин товарищу Нгиа и медпункт Тхао Кхаю, а там, глядишь, можно и погулять денек-другой.

На том месте, где стояла когда-то крепость и дом начальника, кусты да травы вымахали выше головы. Теперь люди расчищали здесь площадку для стройки.

Всюду громоздились лопаты, заступы и толстоствольный, приготовленный для строительства бамбук.

Из дальнего леса показались буйволы, волочившие огромные бревна.

Женщины, молодые и постарше, с утра расходились по ближним склонам резать сухую траву и тростник. К вечеру они возвращались на стройку; их почти не было видно под огромными тяжелыми вязанками, и казалось, будто это движутся — сами по себе — скирды тростника и соломы.

Нгиа составил план работ. Магазин постепенно обретал зримые черты.

Старики са и зао, искусные мастера, раздевшись донага и отбросив на спину концы обмотанных вокруг головы повязок, ловко обтесывали топорами бревна. «Магазин должен стоять на прямых без изъяна столбах, — говорили они Нгиа, — тогда будет он крепок и долговечен, как наше Правительство. Здесь не годятся кривые ненадежные стояки».

Парни помоложе спустились вниз по ручью, отыскали подходящие валуны и, перетащив их поближе к стройке, сидели весь день у воды, обтесывая камни, которые намертво лягут в опоры столбов.

Явились и старики мео, известные умельцы-столяры. У каждого при себе был один лишь прямой топорик. Прошло три-четыре дня — и на месте доставленных буйволами огромных бревен высились прилавки, столы, скамейки, короба, ящички для лекарств, крючья, на каких развешивают товар, стремянки для склада — и все это было вырублено и вытесано топором… Деревянных гвоздей не брали, в дело шли только железные, «чтоб все было крепко и нерушимо, как наше Правительство». Старые плотники, веселые и довольные, готовились ладить стропила.

Председатель Тоа, старый кузнец, прямо под открытым небом поставил горн с мехами и плавильную печь, притащил откуда-то сломанные лемехи и дырявые котлы и с утра до ночи ковал гвозди для стройки — прямые и длинные.

Бабки и женщины постарше, усевшись в тени, сучили лен и расшивали душегреи. А детишки, примчавшись сюда следом за взрослыми, сбились вокруг костров, где жарилась на огне кукуруза.

Снизу, от ручья, и с площадки, где недавно был заложен новый дом, — отовсюду слышен был перестук молотков и топоров, рубивших, тесавших дерево и камень. Из кузницы председателя Тоа весь день доносилось тяжкое дыхание мехов. Буйволы без конца волокли вверх от ручья скрипучие бревна и толстоствольный бамбук. С горы, где резали траву, слышались трели свернутой из листа дудочки — на таких обычно играют женщины, — негромкие и прерывистые, звуки эти словно повисали в полуденном небе.